«Внезапно напали бандиты с трех сторон и начали избиение захваченных в живых комсомольцев. Их посадили в каменный сарай. Оттуда стали выводить по 6–8 комсомольцев, подгоняли их к высокому берегу, связывали и бросали в реку. Затем стреляли по ним. Никто не просил пощады у бандитов. Героически вели себя и шесть комсомолок. Пьяные бандиты издевались над ними, все, стиснув зубы, молчали… После резни в течение нескольких дней по Днепру и по широким степям Екатеринославщины плыло много, много трупов. Эти трупы разносили по всей Украине весть о трагедии. Под Трипольем погибли краса и гордость киевской комсомолии».
Пузанов, Савчук и Королев молча двинулись дальше. Они молчали и не глядели друг на друга.
Когда они подходили к дому, где жил Савчук, их встретил рослый красавец. Он улыбался. В его улыбке было что-то знакомое.
«Где же я его видел? — подумал Сергей. — Такая же улыбка была у Алатырцева, Но я его где-то еще видел. Алатырцев тут ни при чем».
— Алексей Павлов, — представил его Иван. — Вы его только что наблюдали в воздухе.
Павлов неожиданно для Сергея покраснел и кашлянул в кулак.
— Алексей делает авиетку, — продолжал Иван.
Королев и Пузанов оживились. Павлов по их оживлению тут же догадался, что перед ним свои.
— Где ты летаешь? — спросил он Сергея.
— Меня в основном возили, — сказал Сергей, — Сейчас учусь.
— У нас в «Гидро» летал механиком, — бросил Савчук.
И Сергей не стал спорить, хотя это было сказано слишком крепко.
— А я, — сказал Пузанов, — учусь с Сергеем на авиационном отделении, а вообще-то работал токарем.
— Ну так где же проект? — спросил Королев.
Поднимаясь по лестнице, Павлов сказал:
— В Коктебеле разбился Климентьев на Узун-Сырте. Он облетывал свой планер в условиях спокойного воздуха, а там бешеные восходящие потоки. Крылья сложились.
Все четверо не заметили, как наступила ночь. Ползали по чертежам на полу, не хватало места на кровати и столе. Просматривали расчеты и высказывали свои суждения.
— А вот здесь ты напортачил, — сказал Сергей. — Крыло будет так.
Он провел пальцем по уже рассчитанной и вычерченной плоскости и отхватил половину ее.
— Ну да! — удивился Павлов.
— Верь не верь — твое дело, но напортачил.
— Сережа, мы с тобой взрослые люди, — сказал Павлов. — Вот расчеты.
— Ну-ка, — протянул свою могучую волосатую лапу Пузанов, — дай арифметику. И линейку тоже. Мы шустренько отучим Сергея говорить не думая.
Савчук с готовностью протянул Михаилу логарифмическую линейку, как будто тот собирался бить ею пацана.
Все глядели на руки Михаила, пока он считал.
— Все! — сказал Пузанов.
Павлов со снисходительной усмешкой поглядел на Сергея.
— Что?
— Методика расчета у тебя вся правильна. Все в порядке. Но Сережка прав.
— Как?
— Ты ошибся в арифметике. В самом деле, тебе крыло надо обрезать, как сказал Сергей Павлович.
ПОСТОРОННИЕ ДЕЛА
И МЫСЛИ
Сергей просыпался без будильника. Приближалось утро, но еще стояла ночь. Поднимал руку, чтобы поймать в белеющий циферблат часов свет уличного фонаря. Без пятнадцати пять. Вместо утренней гимнастики он говорил себе:
«Жизнь прекрасна, все отлично, даже хорошо. И я здоров, и у меня все отлично и даже хорошо. И все у меня прекрасно. И в хаосе и неразберихе этого мира в растворенном виде живут мои планеры и самолеты».
После этой «молитвы» он вскакивал с дивана и, стараясь никого не разбудить, одевался, аккуратно, почти без шума засовывал в карман сверток с куском хлеба и, вытянув руки, отыскивал в темноте замок. Только бы не щелкнул. Так. Не щелкнул. Хорошо.
Надоело быть бедным родственником. Конечно, никто тебе слова не скажет, но все-таки… надо иметь свой собственный угол.
На лестнице он как будто стряхивал с себя тяжесть: выходил в «нейтральные воды». Его путь лежал по крутым тротуарам Костельной, к Владимирской.
«Отвратительно, когда какая-то часть твоего мозга постоянно занята изысканием средств для поддержания тела. А что бы я сделал, будь у меня деньги? Снял бы угол где-нибудь недалеко от института. Съездил бы к Ляле. Купил бы ботинки, хорошо бы еще и брюки.
И технический словарь Хютте. Вот, пожалуй, и все, чего мне не хватает до полного счастья».
Город еще спал. Только тронутую лимонным рассветом брусчатку иногда пересекали тощие коты, ночные хозяева города. Наверное, у них были свои строго определенные маршруты от помойки к помойке.
«Кстати, наши маршруты совсем не продуманы», — Сергей остановился. Кот тоже застыл с поджатой передней лапой. От его трех лап падали тени на гладкие квадраты брусчатки.
— Что скажешь? — спросил Сергей. Кот юркнул в ближайшую подворотню.
«Его путь абсолютно прям. А маршруты нашей газетной экспедиции ни к черту не годятся».
В подвале на углу Владимирской и Фундуклеевской было светло и шумно, как будто здесь собрались все, у кого бессонница. Сергей глянул на часы — рановато пришел. Отыскал листок бумаги и стал чертить схему города. Его карандаш двигался быстро и уверенно. В углу он написал цифру «12» и обвел ее кружком.
Стали собираться разносчики газет, в большинстве своем студенты.
— Что рисуешь? — спросил один.