Адольф

Необыкновенный оборотъ оказался неожиданно въ поведеніи и обращеніи Элеоноры; до той поры, казалось, она занята была мною однмъ: вдругъ увидлъ я, что она не чуждается и домогается поклоненій мущинъ, ее окружавшихъ. Сія женщина, столь осторожная, столь холодная, столь опасливая, вяжется, внезапно перемнилась въ нрав. Она ободряла чувства и даже надежды молодежи, изъ коей иные, прельщаясь ея красотою, а другіе, не смотря на минувшія заблужденія, искали дйствительно руки ея; она не отказывала имъ въ долгихъ свиданіяхъ съ глаза на глазъ; она имла съ ними это обращеніе сомнительное, но привлекательное, которое отражаетъ слабо, чтобы удерживать, потому что оно обличаетъ боле нершительность, нежели равнодушіе, боле отсрочку, нежели отказъ. Я посл узналъ отъ нея самой, и событія меня въ томъ уврили, что она поступала такимъ образомъ по разсчету ложному и бдственному. Она, надясь оживить мою любовь, возбуждала мою ревность: но она тревожила пепелъ, который ничмъ не могъ уже быть согртъ. Можетъ быть, съ этимъ разсчетомъ и безъ вдома ея самой сливалось нкоторое тщеславіе женское: она была уязвлена моею холодностью; она хотла доказать себ самой, что можетъ еще нравиться. Можетъ быть, въ одиночеств, въ которомъ оставилъ я сердце ея, находила она нкоторую отраду, внимая выраженіямъ любви, которыхъ я давно уже не произносилъ.

Какъ бы то ни было, но я нсколько времени ошибался въ побужденіяхъ ея. Я провидлъ зарю моей свободы будущей; я поздравилъ себя съ тмъ. Страшась прервать какимъ нибудь движеніемъ необдуманнымъ сей важный переломъ, отъ котораго ожидалъ я своего избавленія, я сталъ кротче и казался довольне. Элеонора почла мою кротость за нжность; мою надежду увидть ее счастливою безъ меня за желаніе утвердить ея счастіе. Она радовалась своей уловк. Иногда однако же пугалась она, не замчая во мн никакого безпокойствія: она попрекала мн, что не ставлю никакихъ преградъ симъ связямъ, которыя повидимому могли ее отъ меня похитить. Я отражалъ ея обвиненія шутками, но не всегда удавалось мн успокоить ее. Характеръ ея сквозилъ изъ подъ притворства, которое она на себя налагала. Сшибки загорались на другомъ пол, но были не мене бурны. Элеонора приписывала мн свои проступки; она намекала мн, что одно слово мое обратило бы ее ко мн совершенно; потомъ оскорбленная моимъ молчаніемъ, она видалась снова въ кокетство съ нкоторымъ изступленіемъ.

Особливо же здсь, я это чувствую, обвинятъ меня въ малодушія. Я хотлъ быть свободнымъ, и могъ быть свободнымъ при всеобщемъ одобренія; я въ тому и былъ обязанъ, можетъ быть; поведеніе Элеоноры подавало мн право, и казалось, вынуждало меня на то, Но не зналъ ли я, что сіе поведеніе было плодомъ моимъ? Не зналъ ли я, что Элеонора въ глубин сердца своего не переставала любить меня? Могъ ли я наказывать ее за неосторожность, въ которую вовлекалъ ее? Могъ ли я холоднымъ лицемромъ искать предлога въ сихъ неосторожностяхъ для того, чтобы покинуть ее безжалостно?

Ршительно не хочу извинять себя; осуждаю себя строже, нежели, можетъ быть, другой на моемъ мст осудилъ бы себя: но могу по крайней мр дать за себя торжественное свидтельство, что я никогда не дйствовалъ по разсчету, а былъ всегда управляемъ чувствами истинными и естественными. Какъ могло случиться, что съ такими чувствами былъ я такъ долго на несчастіе себ и другимъ?

Общество однако же наблюдало меня съ удивленіемъ. Мое пребываніе у Элеоноры могло быть объяснено одною моею чрезмрною привязанностью къ ней; а равнодушіе, оказываемое мною при вид новыхъ узъ, которыя она вязалась всегда готовою принять, отрицало эту привязанность. Приписывали мою непостижимую терпимость втренности правилъ, безпечности въ отношеніи въ нравственности, которыя (такъ говорили) изобличаютъ человка, глубоко проникнутаго эгоизмомъ и развращеннаго свтомъ. Сіи заключенія, тмъ боле способныя къ впечатлніямъ, чмъ боле принаравливалась они къ душамъ ихъ выводящимъ, были охотно одобрены и разглашены. Отзывъ ихъ достигъ наконецъ и до меня; я негодовалъ при семъ неожиданномъ открытіи: въ возмездіе моихъ продолжительныхъ пожертвованій я былъ неоцненъ, былъ оклеветанъ: я для женщины забылъ вс выгоды, отклонилъ вс радости жизни — и меня же осуждали.

Я объяснился горячо съ Элеонорою: одно слово разсяло сей рой обожателей, созванный ею только съ тмъ, чтобы пугать меня утратою ея. Она ограничила свое общество нсколькими женщинами и малымъ числомъ мущинъ пожилыхъ. Все облеклось вокругъ насъ правильною наружностью: но мы отъ этого были только несчастне; Элеонора полагала, что она присвоила себ новыя права; я почувствовалъ себя отягченнымъ новыми цпями.