Адольф

Я говорилъ такимъ образомъ: глаза мои увлажнились слезами; тысяча воспоминаній вторгались потоками въ мою душу. Мои сношенія съ Элеонорою сдлали вс сіи воспоминанія для меня ненавистными. Все, что припоминало мн мое дтство; мста, гд протекли мои первые годы; товарищей моихъ первыхъ игръ; престарлыхъ родственниковъ, расточавшихъ предо мною первыя свидтельства нжнаго участія — все ото язвило, гнло меня: я вынужденъ былъ отражать, какъ мысли преступныя, образы самые улыбчивые, желанія самыя сродныя. Подруга, которую воображеніе мое внезапно создало, сливалась напротивъ со всми этими образами и освящала вс сіи желанія. Она соучаствовала мн во всхъ моихъ обязанностяхъ, во всхъ моихъ удовольствіяхъ, во всхъ моихъ вкусахъ. Она сдвигала мою жизнь настоящую съ тою эпохою моей молодости, когда надежда разверзала мн столь обширную даль, съ эпохою, отъ которой Элеонора отдлила меня, какъ бездною. Малйшія подробности, маловажнйшіе предметы живописались предъ моею памятью: я видлъ вновь древнюю обитель, въ которой жилъ я съ родителемъ; лса, ее окружающіе; рку, орошающую подошву стнъ ея; горы, граничившія съ небосклономъ. Вс сіи явленія вязались мн столь очевидными, столь исполненными жизни, что они поражали меня трепетомъ, который я выносилъ съ трудомъ, и воображеніе мое ставило возл нихъ творенье невинное и молодое, ихъ украшающее, одушевляющее ихъ надеждою. Я скитался, погруженный въ это мечтаніе, все безъ ршенія твердаго, не говоря себ, что должно разорвать связь съ Элеонорою, имя о дйствительности одно понятіе глухое и смутное, и въ положеніи человка, удрученнаго горестью, котораго сонъ утшилъ видніемъ, и которой предчувствуетъ, что сновидніе пропадаетъ. Я усмотрлъ вдругъ замокъ Элеоноры, къ которому приближался нечувствительно: я остановился, поворотилъ на другую дорогу: счастливъ былъ, что отсрочу минуту, въ которую услышу голосъ ея.

День угасалъ; небо было чисто; поля пустли; работы людскія кончились: люди предавали природу себ самой. Думы мои означались постепенно оттнками боле строгими и величавыми. Мраки ночи, густвшіе безпрестанно, обширное безмолвіе, меня окружавшее и перерываемое одними отзывами, рдкими и отдаленными, замнили мое волненіе чувствомъ, боле спокойнымъ и благоговйнымъ. Я пробгалъ глазами по сроватому небосклону, коего предлы были мн уже незримы: тмъ самымъ раскрывалъ онъ во мн, нкоторымъ образомъ, ощущеніе неизмримости. Я давно не испытывалъ ничего подобнаго: безпрерывно поглощаемый размышленіями, всегда личными, всегда обращающій взоры свои на свое положеніе, я сдлался чуждымъ всякому общему понятію: я занятъ былъ только Элеонорою и собою; Элеонорою, къ которой хранилъ одно состраданіе пополамъ съ усталостью; собою, котораго уже вовсе не уважалъ: я себя сжалъ, такъ сказать, въ новомъ род эгоизма — въ эгоизм безъ бодрости, недовольномъ и уничиженномъ: я любовался тмъ, что возрождаюсь къ мыслямъ другаго разряда, что отыскиваю способность забывать себя самого, предаваясь думамъ безкорыстнымъ; казалось, душа моя возстаетъ отъ паденія долгаго и постыднаго.

Почти всю ночь провелъ я такимъ образомъ. Я шелъ, куда глаза глядятъ: я обжалъ поля, лса, селенія, гд все было безъ движенія. Изрдка усматривалъ я въ отдаленномъ жилищ блдный свтъ, пробивающій темноту. Тутъ, говорилъ я себ, тутъ, быть можетъ, какой нибудь несчастный раздирается скорбью или борется со смертью — со смертью, таинствомъ неизъяснимымъ, въ которомъ опытность вседневная какъ будто еще не убдила людей, предломъ неизбжнымъ, который не утшаетъ, не усмиряетъ насъ; предметомъ безпечности необычайной и ужаса преходящаго: и я такъ же, продолжалъ я, предаюсь сей втрености безумной! я возмущаюсь противъ жизни какъ будто этой жизни не имть конца! я разсваю несчастія кругомъ себя, чтобы на свою долю завоевать себ нсколько годовъ ничтожныхъ, которыхъ время не замедлитъ у меня похитить! Ахъ, откажемся отъ сихъ тщетныхъ усилій: насладимся, глядя, какъ сіе время убгаетъ, какъ одни сходятъ дни на другіе: останемся неподвижными, равнодушными зрителями бытія, уже до половины истекшаго; пускай овладютъ имъ, пускай раздираютъ его: теченія его не продлятъ: стоитъ ли его оспаривать?

Мысль о смерти имла надо мною всегда большое владычество. Въ моихъ живйшихъ чувствахъ она всегда смирила меня: она произвела на душу мою свое обычайное дйствіе: расположеніе мое къ Элеонор смягчилось; раздраженное волненіе исчезло: изъ впечатлній сей ночи безумія оставалось во мн одно чувство, сладостное и почти спокойное; можетъ быть, усталость физическая, ощущаемая мною, содйствовала этому спокойствію.