Я часто вопрошалъ себя, зачмъ остаюсь въ такомъ тяжкомъ положеніи: я отвчалъ себ, что, если удалюсь отъ Элеоноры, она за мною послдуетъ, и что такимъ образомъ я вынужу ее на новую жертву, Наконецъ сказалъ я себ, что должно удовлетворить ей въ послдній разъ, и что ей нечего уже будетъ требовать, когда я водворю ее посреди семейства. Когда я готовъ былъ ей предложить хать съ нею въ Польшу, она получила извстіе, что отецъ ея умеръ скоропостижно. Онъ назначилъ ее единственною по себ наслдницею; но его духовная не согласна была съ послдующими его письмами, которыми угрожали воспользоваться дальніе родственники. Элеонора, не смотря на слабыя сношенія, существовавшія между ею и отцемъ, была живо опечалена кончиною его. Она пеняла себ, что оставила его. Вскор начала она меня осуждать за вину свою. Вы меня оторвали, говорила она мн, отъ обязанности священной. Теперь дло идетъ объ одномъ имніи моемъ: имъ еще скоре пожертвую для васъ. Но ршительно не поду одна въ землю, гд встрчу однихъ непріятелей. Я не хотлъ (отвчалъ ей) отвратить васъ ни отъ какой обязанности; а желалъ, признаюсь, чтобы вы потрудились посудитъ, что и мн было тяжело измнить своимъ; а не могъ заслужить отъ васъ сей справедливости. Я сдаюсь, Элеонора. Польза ваша побждаетъ вс прочія соображенія. Мы подемъ вмст, когда вамъ будетъ угодно.
Мы въ самомъ дл отправились въ дорогу. Развлеченіе пути, новизна предметовъ, усилія, которыми мы перемогали сами себя, пробуждали въ насъ по временамъ остатокъ искренности. Долгая свычка наша другъ съ другомъ, обстоятельства разнообразныя, извданныя нами вмст, придали каждому слову, почти каждому движенію воспоминанія, которыя переносили насъ вдругъ въ минувшее и погружали въ умиленіе невольное. Такъ молніи разскаютъ ночь, не разгоняя ее. Мы жили, такъ сказать, какою-то памятью сердца: она еще могла пугать насъ горестью при мысли о разлук; но мы уже не могли находить въ ней счастія, оставаясь вмст. Я предавался симъ впечатлніямъ, чтобы отдыхать отъ принужденія обычнаго. Я желалъ показывать Элеонор доказательства въ нжности, которыя казались бы ей удовлетворительными; я принимался иногда съ нею за языкъ любви: но сіи впечатлнія и сіи рчи походили на листья блдныя и обезцвченныя, которыя остаткомъ изнемогающаго прозябанія томно растутъ на втвяхъ дерева, вырваннаго съ корнемъ.
Глава седьмая
Элеонора съ самаго прізда своего водворена была въ управленіе оспариваемыхъ у нея помстій, подъ обязательствомъ не располагать ими до окончательнаго ршенія тяжбы. Она поселилась въ одномъ изъ нихъ. Отецъ мой, никогда въ письмахъ своихъ не приступавшій прямо, только наполнялъ ихъ намеками противъ моей поздки. «Вы извщали меня, писалъ онъ, что вы не подете. Вы развили подробно предо мною вс причины, по которымъ ршились не хать. И я вслдствіе того увренъ былъ, что вы подете. Могу только жалть о васъ, видя, какъ съ вашимъ духомъ независимости вы всегда длаете то, чего не хотите. Впрочемъ не берусь судить о положеніи, не совершенно мн извстномъ. Досел вы казались мн покровителемъ Элеоноры, и въ этомъ отношеніи было въ вашихъ поступкахъ что-то благородное, возвышающее вашъ характеръ, не смотря на предметъ вашей привязанности. Нын отношенія ваши уже не т: уже не вы ей покровительствуете, она покровительствуетъ вамъ: вы живете у нея. Вы посторонній, котораго вводитъ она въ свое семейство. Не произнесу приговора надъ положеніемъ, избраннымъ вами; но оно можетъ имть свои неудобства: и я желалъ бы умалить ихъ по мр возможности своей. Пишу къ барону Т…, нашему министру въ вашемъ краю, и поручаю васъ его благосклонности. Не знаю, почтете ли вы за нужное воспользоваться моимъ предложеніемъ; признайте въ этомъ, по крайней мр, доказательство моего усердія, а ни мало не покушеніе на независимость, которую вы завсегда умли защищать съ успхомъ противъ отца вашего».