Однажды я увидлъ Элеонору смущенною: она старалась утаить отъ меня мысль, ее занимавшую. Посл многихъ просьбъ она потребовала отъ меня общанія не противиться ршенію, принятому ею, и призналась, что графъ П… писалъ къ ней. Тяжба его была выиграна. Онъ вспоминалъ съ признательностью услуги, ею оказанныя, и свою десятилтнюю связь. Онъ предлагалъ ей половину фортуны своей, не съ тмъ, чтобы соединиться съ нею (соединеніе было уже дломъ невозможнымъ), но на условіи, что она броситъ неблагодарнаго предателя, ихъ разлучившаго. Я отвчала, сказала она мн, и вы угадаете, что я отвергла предложеніе. Я слишкомъ угадалъ ее, я былъ тронутъ; но я въ отчаяніи отъ новой жертвы, принесенной мн Элеонорою. Не смлъ я однакоже представить никакого возраженія: вс попытки мои въ этомъ отношеніи были всегда такъ безплодны!… Я вышелъ, чтобы обдумать, на что ршиться, мн ясно было, что наши узы должны быть разорваны. Он были прискорбны мн, становились вредными ей: я былъ единственнымъ ей препятствіемъ въ новомъ пріобртеніи пристойной чреды и уваженія, рано или поздно послдующаго въ свт за богатствомъ. Я былъ единственною преградою между ею и дтьми ея. У меня въ собственныхъ глазахъ не было оправданія. Уступить ей въ этомъ случа было бы уже не великодушіе, но преступная слабость: я общалъ отцу своему быть снова свободнымъ, когда уже не буду нуженъ Элеонор. Наконецъ, настало для меня время вступить на поприще, начать жизнь дятельную, пріобрсть нкоторыя права на уваженіе людей, оказать благородное употребленіе моихъ способностей. Я возвратился къ Элеонор. Мн казалось, что я непоколебимо утвержденъ въ намреніи принудить Элеонору не отвергать предложеній графа П… и объявить ей, если нужно будетъ, что уже во мн нтъ къ ней любви. Милый другъ, сказалъ я ей, можно нсколько времени бороться съ участью своею, но должно наконецъ покориться ей: законы общества сильне воли человческой; чувства самыя повелительныя разбиваются о роковое могущество обстоятельствъ. Напрасно упорствуемъ, совтуемся съ однимъ сердцемъ своимъ: рано или поздно мы осуждены внять разсудку. Я не могу удерживать васъ доле въ положеніи, недостойномъ равно и васъ, и меня: я не могу того позволить себ ни для васъ, ни для самого себя. По мр словъ моихъ, которыя произносилъ я, не глядя на Элеонору, я чувствовалъ, что мысли мои становились темне, и ршимость моя слабла. Я хотлъ завладть опять своими силами; я продолжалъ голосомъ торопливымъ: я всегда останусь вашимъ другомъ; всегда сохраню къ вамъ глубочайшую нжность. Два года связи нашей не изгладятся изъ памяти моей; они пребудутъ навсегда лучшею эпохою жизни моей. Но любовь, восторгъ чувствъ, сіе упоеніе невольное, сіе забвеніе всхъ выгодъ, всхъ обязанностей, Элеонора, уже не существуютъ во мн. Я долго ожидалъ отвта, не подымая глазъ на нее. Наконецъ взглянулъ. Она была неподвижна: она созерцала вс предметы, какъ будто не различая ни одного. Я схватилъ ея руку; она была холодна. Она меня оттолкнула. Чего хотите отъ меня? сказала она. Разв я не одна, одна въ мір, одна безъ существа, мн внимающаго? Что еще сказать хотите? Не все ли вы мн уже сказали? Не всему ли конецъ, конецъ безвозвратный? Оставьте меня, покиньте меня: не того ли вы желаете? Она хотла удалиться, она зашаталась; я старался поддержать ее; она безъ чувствъ упала къ ногамъ моимъ; я приподнялъ ее, обнялъ, привелъ въ память.
— Элеонора, — вскричалъ я, — придите въ себя; придите ко мн; люблю васъ любовью, любовью нжнйшею. Я васъ обманывалъ, хотлъ предоставить вамъ боле свободы въ выбор вашемъ.
Легковріе сердца, ты неизъяснимо! Сіи простыя слова, изобличенныя столькими предъидущими словами, возвратили Элеонору въ жизни и къ довренности. Она заставила меня повторить ихъ нсколько разъ: она, казалось, вдыхала ихъ съ жадностью. Она мн поврила: она упоилась любовью своею, которую признавала нашею; подтвердила отвтъ свой графу П…, и я увидлъ себя связаннымъ боле прежняго.