Адольф Тьер: судьба французского либерала первой половины XIX века

В шесть часов утра 30 июня 1840 года в Марсель прибыла депеша из Александрии (датированная 16 июня), в которой сообщалось, что Мухаммед Али, узнав о смещении своего давнего врага, великого визиря Хозрев паши, на радостях послал первого секретаря Сами бея в Константинополь, чтобы поклясться султану в преданности и получить от него распоряжения о возвращении турецкого флота. Тьер уведомил об этом Гизо в частном письме, призвав его сохранить столь неожиданную новость втайне от английского правительства, дабы оно не предприняло каких-нибудь враждебных действий. Тьер писал Гизо, что он надеется убедить пашу согласиться на условия европейцев и с этой целью даже направил в Александрию специальную миссию под руководством Э. Перье. Выиграть порядка восьми дней для принятия выгодного политического решения — вот в чем состоял расчет французской дипломатии. За это время, считал Тьер, может быть достигнуто прямое соглашение между пашой и султаном без посредничества европейских держав. Такой вариант был на руку французскому премьеру, ибо он и раньше хотел именно прямых переговоров султана и паши и старался подтолкнуть к этому обе стороны. Тьер делал все возможное, чтобы о данной инициативе не узнали в Лондоне, о чем он и писал Гизо.

К несчастью для французов, все испортил французский король: Луи-Филипп Орлеанский не удержался и растрезвонил об этой горячей новости европейским послам и еще нескольким приближенным в Париже.

Так старательно оберегаемая Тьером новость стала общеизвестной и, явившись настоящим подарком для британского правительства, существенно повлияла на решимость Пальмерстона прийти к окончательному решению по Восточному вопросу. В Лондоне демарш Мухаммеда Али был расценен не как спонтанный акт египетского паши, а как заранее подготовленный и хорошо инсценированный спектакль, в чем убеждал Пальмерстона и первый секретарь английского посольства в Константинополе Ф. Писани, уверявший, что Мухаммед Али давно договорился с французским правительством о своих действиях[784]. Английский Кабинет посчитал эти дипломатические маневры египетского паши крахом «коллективной политики 27 июля»[785]. Вспыхнувшее в Ливане в конце мая 1840 года восстание против Ибрагима, сына Мухаммеда Али, дало англичанам отличную возможность напрямую вмешаться в ближневосточный конфликт, чем правительство Великобритании и не преминуло воспользоваться.

Таким образом, эскалация англо-французского противостояния началась уже в июле 1840 года, Гизо зорко следил за шагами Пальмерстона и в частных письмах к Тьеру сообщал о действиях главы британского внешнеполитического ведомства. Наконец, в официальном письме от 11 июля он резюмировал обстановку, сложившуюся за последний месяц. Французский посол предупреждал о реальной угрозе изоляции Франции в Восточном вопросе[786]. Судя по частной переписке Тьера и Гизо, ситуация, в которой оказывалась Франция, не очень смущала Тьера. В письме от 16 июля он признавал, что «новости серьезные», но из-за этого не следует менять весь внешнеполитический курс Франции. Тьер утверждал, что «изоляция Франции принесет европейским державам гораздо больше ужасных последствий, чем они могут себе представить». Политику держав, принявших ноту от 27 июля 1839 года, Тьер назвал «опасной ошибкой»[787]. В его письме содержались и такие слова: «Что до меня, то я не боюсь войны <…> Я ничего не боюсь; с такой страной, как наша, мы всем дадим достойный отпор»[788].

Адольф Тьер надеялся на то, что египетский паша сумеет самостоятельно договориться с турецким султаном без посредничества европейских держав, в то время как французские дипломаты будут тянуть время на переговорах. Если бы Мухаммеду Али удалось договориться с султаном, то успех французской дипломатии был бы обеспечен, поскольку Франция поддерживала египетского пашу. Но этого не произошло — глава внешнеполитического ведомства Великобритании лорд Пальмерстон был решительно настроен принять окончательное решение по Восточному вопросу[789].

Тем временем 15 июля в Лондоне четыре великие державы подписали конвенцию, согласно которой паше предлагалась в пожизненное держание уже не вся Сирия, как рассчитывали на Кэ д’Орсэ, а только ее южная часть. 17 июля Пальмерстон вызвал к себе Гизо и проинформировал его о подписании конвенции без участия Франции и заявил, что паше будет предъявлен ультиматум: если он не согласится на предложенные условия, то его принудят к ним силой. Деталей возможной операции Пальмерстон не сообщил, но заметил (о чем Гизо 17 июля написал в донесении в Париж), что англичане поддержат повстанцев в Сирии[790]. Чуть позже из следующей беседы с Пальмерстоном Гизо узнал и детали[791]. Иными словами, правительство Франции было правильно и точно проинформировано о предстоящих событиях.