Адольф Тьер: судьба французского либерала первой половины XIX века

В ноте, составление которой было поручено Тьеру, отмечалось, что Франция объявит войну всем, кто попытается лишить Мухаммеда Али его вотчины — Египта. В то же время в этом документе ничего не говорилось о Сирии. Таким образом, французское правительство пошло на уступки, о которых раньше не могло быть и речи: Мухаммед Али лишался всей Сирии, то есть терял гораздо больше, чем по Лондонской конвенции, когда ему доставалась южная часть Сирии[857].

Несмотря на сложную международную ситуацию, правительство Июльской монархии надеялось, что египетский паша продолжит оказывать сопротивление европейцам в одиночку. 9 октября Тьер писал своему агенту в Александрии: «Теперь Мухаммед Али должен сражаться в Сирии до конца, главное, чтобы он продолжил там войну. Если ему это удастся, все будет спасено; если он продержится до зимы, наше перевооружение будет завершено, мы будем вести переговоры с учетом состояния наших войск и, возможно, добьемся преимущественных прав в мирном договоре»[858].

Разворачивающиеся на Ближнем Востоке события вызвали бурю негодования во Франции. Новости о десантировании в Бейруте, равно как и разрыв переговоров между султаном и пашой, вызвали «невообразимые волнения». Вся пресса поддерживала правительство. Проправительственная леволиберальная пресса потребовала от Тьера немедленных и решительных действий: «…правительство имеет наш флот и армию в своем распоряжении <…> Дайте им выбрать место и время <…> Франция ответит на континенте, если потребуется, как и в Средиземном море», — писала 3 октября газета «Сьёкль»[859]. Ситуация была как никогда взрывоопасной: «Невозможно сказать, что случится или каким будет решение правительства»[860], — отмечал Ф. Гизо. Почти все общественное мнение Франции требовало объявления войны Англии.

Когда же французскому обществу стало понятно, что войны с Англией не будет, правительство стало объектом еще более ожесточенных нападок за то, что попусту подогрело общественный интерес и практически довело до повальной истерии все французское общество.

К осени 1840 года значительно ухудшилась внутриполитическая и экономическая ситуация во Франции. На протяжении всего лета 1840 года котировки на фондовой бирже были крайне нестабильны, и деловой мир, особенно тот, который был занят торговлей с иностранными государствами, испытывал серьезные трудности из-за неопределенности и убытков и потому был недоволен политикой Тьера. Помимо этого в Париже был высок уровень безработицы, и в течение лета произошло несколько забастовок. Националистическая и революционная риторика в левой прессе имела тревожные последствия. Луи-Наполеон Бонапарт решился на высадку в Булони 6 августа, чтобы попытаться поднять там военный мятеж. Возобновилась кампания за избирательную реформу, и в связи с этим было проведено несколько банкетов, включая довольно радикальный по составу участников и призывов, звучащих на нем, в Шатильоне 31 августа 1840 года.

Вскоре после того как во Франции стало известно о нападении на Бейрут, 15 октября последовало покушение на короля. Его автором был некий рабочий по фамилии Дармэ, который на допросе бормотал что-то бессвязное о Бейруте. Позднее стало известно, что он был участником известного банкета в Шатильоне в августе того же года[861]. По всей вероятности, покушение на Луи-Филиппа было вызвано досадой за плохо скрываемое королем нежелание начинать войну, когда многие французы ее уже ожидали. Стало очевидно: возбуждение от международного кризиса сменилось возмущением, что поставило под удар саму политическую стабильность режима. Франсуа Гизо написал своему давнему и близкому другу герцогу Виктору де Бройлю, что внутриполитическая ситуация во Франции вызывает у него гораздо больше опасений, чем международная[862].

Умеренная пресса выступала за созыв парламента, который рассматривался ею скорее как единственный умиротворитель для Франции[863]. Как полагали некоторые политические наблюдатели, Луи-Филипп планировал дождаться открытия внеочередной парламентской сессии, чтобы депутаты, обвинив в сложившейся ситуации лично Тьера, поставили вопрос о его отставке и высказали бы недоверие его Кабинету. Тем самым ответственность за падение Кабинета Тьера легла бы на парламентариев[864].