Адольф Тьер: судьба французского либерала первой половины XIX века

Луи-Филипп, вопреки этим ожиданиям, не стал медлить. По всей видимости, повлияло существенное обстоятельство: король не имел точных гарантий того, что парламент поддержит мирный курс и не поддастся шовинистической истерии. Кроме того, в октябре 1840 года иностранными дворами до сведения Луи-Филиппа было доведено следующее требование: или Франция прекращает наращивание вооруженных сил, или другие европейские государства под напором общественного мнения своих стран (прежде всего это касалось Австрии и Пруссии) принимают военные контрмеры[865]. По-видимому, такое заявление подействовало на Луи-Филиппа отрезвляюще, и он окончательно осознал, что первоначальная бравада может иметь непоправимые последствия как для его короны, так и для спокойствия в Европе в целом. Англо-французский конфликт начал перерастать в общеевропейский, а Франция оказывалась без союзников. Поэтому 21 октября 1840 года Луи-Филипп немедленно удовлетворил просьбу Кабинета министров об отставке, поданную накануне, не дожидаясь созыва парламента[866].

Когда палаты собрались во время очередной сессии, Тьер подвергся мощной обструкции со стороны своих коллег-парламентариев, которые поддерживали новое правоцентристское большинство либералов, образовавшееся в палате депутатов и возглавляемое Ф. Гизо. Политика Тьера, как говорили некоторые недоброжелатели премьер-министра в парламенте, чуть не привела к войне, в то время как у него самого не было никакого плана действий. Недальновидные действия главного министра окрестили, по выражению Альфонса Ламартина, «Ватерлоо французской дипломатии»[867].

Многие обвиняли Тьера в том, что из-за его недальновидных действий возникла опасность настоящей войны, бурный всплеск националистических настроений во Франции, а также рост расходов на военные приготовления[868]. Критика была очень резкой. Некоторые даже считали, что это премьерство Тьера станет финальной точкой в его политической карьере, ведь, как вспоминал Ш. де Ремюза, «за последние 30–40 лет никто не подвергался такой суровой критике». Тот же Ремюза привел слова одного анонима, которые отражали мнение части французского общества: «Я надеюсь, что люди поймут, что война, революция и Тьер — это синонимы»[869].

Позднее Адольф Тьер так объяснял мотивы своих действий в период Восточного кризиса: «Я это признаю, я совершил ошибку, только одну. Я поверил, что правительство, палаты, страна были глубоко озабочены всем тем, что происходило. Я всерьез воспринял заявления палаты, тронную речь короля, доклад комиссии. Я занялся Восточным вопросом, будучи глубоко опечаленным. Но я вернулся к этому вопросу, потому что я верил, что после трижды взятых обязательств нельзя безбоязненно пятиться назад (пасовать). Вовсе не ради Сирии или Египта я с жаром принялся за работу, но только ради чести (honneur) страны. Я подумал, что после изъявления вашей воли по бельгийскому, итальянскому и испанскому вопросам <…> вы сделаете то же самое по Восточному вопросу <…> влияние Франции было глубоко скомпрометировано. Не из-за Сирии, не из-за Египта я подвергал страну большой опасности»[870], — заявил Тьер 25 февраля 1841 года.

В результате Восточного кризиса 1839–1841 годов Мухаммед Али сохранил за собой лишь Египет и обязался платить ежегодную дань турецкому султану. Территориальные изменения были зафиксированы представителями всех великих держав (Великобритании, России, Австрии, Пруссии и Франции) и Турцией в июле 1841 года в Лондоне.

Новый министр иностранных дел Франции Франсуа Гизо, бывший посол в Лондоне, взял курс на умиротворение, и ему удалось постепенно смягчить ситуацию. Гизо вместе с британским лордом Абердином, сменившим Пальмерстона на посту главы внешнеполитического ведомства Великобритании[871], провозгласили «сердечное согласие», установившееся в отношениях двух стран.

Восточный кризис 1839–1841 годов существенно повлиял на взгляды самого Тьера и его отношение к возможности союза с Великобританией. В отличие от Гизо, в 1840–1841 годы считавшего, что союз Франции и Англии только упрочился в результате подключения Франции к Лондонской конвенции 1841 года по Восточному вопросу, Тьер, напротив, утверждал, что как раз в это время этот союз был полностью похоронен: «Поскольку у Англии был свой интерес в Средиземноморье, она оставила союз, продлившийся десять лет (имеется в виду союз с Францией. — Примеч. И.И.)»[872], — произнес он 25 февраля 1841 года. Тьер был убежден, что не существует вечных союзов. «Народы меняют союзы, следуя своим интересам»[873], — сказал он в парламенте еще 1 июня 1836 года.