Адольф Тьер: судьба французского либерала первой половины XIX века

Он отметил, что обстоятельства заставили пойти на союз с Англией в 1830 году. Из-за схожести политических систем Англия проявила интерес к революции во Франции. Благодаря этому стал возможен «англо-французский союз», считал Тьер в 1844 году. Когда к власти в Англии пришли тори, Франция и Англия, по его мнению, полностью разделяли общие цели и задачи в международных отношениях. Бельгия, Польша, Италия (проблема оккупации Анконы, требование либеральных реформ в итальянских государствах), Испания, Константинополь (общее неодобрение российского присутствия там) — по всем этим направлениям Англия и Франция занимали общие позиции, именно так считал Тьер[891].

Однако с приходом к власти в Англии партии вигов в 1836 году ситуация кардинальным образом поменялась. Министерство вигов было настроено более враждебно по отношению к Франции, добавлял Тьер (так думали и многие депутаты от оппозиции). Причину такого отношения вигов к Франции он видел в том, что «на фоне общей предприимчивости англичан» (неслучайно вся мировая торговля держалась на них), партия вигов была «еще более предприимчивой», и потому она «с еще большим остервенением» должна была следить за успехами французской внешней политики, указывал Тьер. В итоге возникли существенные разногласия между Англией и Францией по Испании, Италии и Бельгии. Тьер в своей речи заметил, что с 1836 по 1840 год французскую дипломатию из-за ее ориентации на союз с Англией преследовали постоянные провалы, и как финальный итог — политика Франции на Востоке. Интересы, которые объединяли две страны в течение этого периода, сменились серьезными противоречиями, подвел итог политик.

Адольф Тьер не соглашался с утверждением правительства Сульта — Гизо, что подключение Франции к Лондонской конвенции по проливам 1 июля 1841 года значительно улучшило англо-французские отношения. Также он подчеркивал, что речь должна была идти о союзе (alliance) с Англией (как это было до правительства Сульта — Гизо), а не о «сердечном согласии» (entente cordiale), на котором настаивал глава МИД Франции Ф. Гизо. «Говорят, что сердечный союз установлен в Испании, на Востоке, даже в Океании и в Китае»[892], — этими словами Тьер начал анализ состояния англо-французских отношений в 40-е годы XIX века. Перед собравшимися парламентариями он поставил три ключевых вопроса: во-первых, являлся ли союз с Англией гарантией мира, как это было в первые годы Июльской монархии? Во-вторых, мог ли этот союз быть прочным? В-третьих, на какие уступки необходимо было пойти французской стороне?

Тьер в 1844 году не считал, что англо-французский союз являлся гарантией мира для Франции. По его мнению, ситуация в мире в 1844 году существенно отличалась от той, что была в 1830 году. Пруссия и Австрия, считал Тьер, не хотели войны точно так же, как и Россия, главной проблемой которой оставалась Польша, поэтому он был убежден, что Франции не следовало бояться войны. Тьер отмечал, что в 1844 году у Франции и Англии уже не было общих интересов в Европе и на Ближнем Востоке.

Бельгийский и испанский вопросы (территориальное урегулирование в Бельгии и борьба с абсолютизмом в Испании) больше не объединяли две европейские державы. Вопрос по Бельгии был к тому времени решен — заключен соответствующий договор между Бельгией и Голландией, уладивший все спорные вопросы. Тьер резонно замечал, что в 40-е годы XIX века в этом регионе у двух стран оставались только торговые интересы. При отсутствии территориального вопроса, оставался один единственный спор — кто станет главным торговым партнером Бельгии: Германия, Англия или Франция. В данном случае расхождения интересов у Франции и Англии были очевидны[893].

В Испании французские и английские интересы также разошлись. По мнению Тьера, на Пиренеях две страны объединяла опасность испанской и португальской революций при Доне Карлосе и Доне Мигеле соответственно. На Пиренейском полуострове вопрос был решен так же, как и в Бельгии, — Дон Карлос и Дон Мигель были повержены, и опасность революций перестала существовать. Тьер считал, что в Испании оставался только вопрос о влиянии, сводящийся к проблеме «испанских браков», а торговые интересы Англии и Франции примирить было невозможно[894].