Адольф Тьер: судьба французского либерала первой половины XIX века

После подавления восстания в Лионе и Париже в палате депутатов состоялись горячие дебаты. Депутат, исповедовавший левые взгляды, Луи Антуан Гарнье-Пажес утверждал в своей речи от 12 мая 1834 года, что Июльская монархия не сдержала ни одного обещания, указывая на заверение Тьера не прибегать к чрезвычайным законам, ущемлявшим политические свободы, и репрессиям. В самом деле, накануне апрельских восстаний 1834 года в одном из своих выступлений он произнес: «Во внутренней политике мы хотим свободу прессы; мы не хотим чрезвычайных законов…»[333]. Запрет ассоциаций можно было воспринимать именно как чрезвычайный закон, ограничивавший свободу во Франции. Полемизируя, Тьер ответил, что слабость правительства приведет к республике. На это Одилон Барро возразил, что это насилие приведет к республике[334].

Тьер в своей речи о восстаниях рабочих в Лионе старался возложить всю ответственность за произошедшее только на восставших, которые представлялись ему небольшой кучкой заговорщиков-анархистов. Однако в восстании приняли участие простые рабочие, а это противоречило уверениям Тьера. Он пытался свести причины восстания только к политическим требованиям небольшой группы бунтарей. Тьер объяснил причины восстаний в Лионе только лишь принятием закона об ассоциациях[335]. Он не обратил внимания на социальные и экономические причины, которые заставили рабочих выйти на улицы. Также можно отметить, что работа на должности министра торговли и общественных работ, продолжавшаяся в течение пятнадцати месяцев (с 1 января 1833 года по 4 апреля 1834 года) не помогла Тьеру понять социально-экономические мотивы постоянно происходивших в 1833–1834 годы выступлений рабочих и, возможно, выработать какую-либо программу действий по преодолению низкого уровня жизни большинства населения Франции.

Между тем восстания в Лионе и Париже в 1834 году, как и Лионское восстание 1831 года, носили форму острого социального протеста, вызванного тяжелым экономическим положением французских рабочих, которые физически не могли прожить на 90 франков в день при пятнадцатичасовом рабочем дне. Восставшие требовали улучшения условий труда[336]. К 1834 году условия жизни рабочих не изменились, к тому же важным вопросом оставалась проблема гигиены в крупных городах. Например, в Париже насчитывалось 20 000 домов, находившихся в антисанитарном состоянии[337].

Во время своего выступления перед парламентариями 12 мая 1834 года Адольф Тьер не только вводил в заблуждение коллег-депутатов своими высказываниями — он их откровенно обманывал. Так, он заявил, что 9 апреля к одиннадцати часам утра площадь Сен-Жан в Лионе, на которой началось восстание, была пуста, и что когда местные власти решали, арестовывать им зачинщиков беспорядков или нет, бунтовщики начали строить баррикады и забрасывать камнями представителей правопорядка. На самом деле, как следует из материалов Министерства внутренних дел Франции, в одиннадцать часов утра был самый разгар боев между армией и радикалами, и первыми открыли стрельбу как раз военные[338]. Военные своими недальновидными действиями способствовали всплеску насилия в тот момент, когда обстановка и без того была накалена.

Тьер не мог не знать истинного положения дел, ведь он был министром внутренних дел, и эта записка о начале восстания первым делом должна была дойти до него. Тем более что с 9 апреля до 12 мая 1834 года прошло больше месяца. Этого должно было хватить, чтобы восстановить испорченный в первый день восстания телеграф и ознакомиться со всеми материалами по делу перед тем, как излагать официальную версию случившегося на парламентских слушаниях. Для Тьера было важно доказать депутатам, делегированным представителям со всей Франции, что «правительство не способствовало бунту»[339]. Кроме того, он приказал префектам пересылать всю их корреспонденцию лично ему и только ему, минуя всех остальных политиков. Тьер лично вел расследование дел, связанных с событиями на улице Транснонэн в Париже и на площади Сен-Жан в Лионе[340].

В речи перед депутатами парламента Адольф Тьер подчеркивал, что только благодаря его решительным действиям удалось сохранить политический режим, установившийся во Франции в 1830 году, и предотвратить наступление анархии или новой диктатуры (по примеру якобинской). «Если бы Лион был потерян, то это был бы не только Лион, я это повторяю, это была бы вся Франция, социальный порядок целиком», — на этом акцентировал внимание Тьер в 1834 году[341]. Позднее он ставил себе в заслугу то, что он спас Францию от нового «1793 года»: «Речь больше не шла об ассоциациях, дело прежде всего шло о республиканской революции»[342].