Надо полагать, что активное участие Тьера в политике изменило его отношение к республике по сравнению с 20-ми годами XIX века. Если в своем историческом произведении «История Французской революции» он в какой-то степени даже оправдывал якобинский период, то в 30-е годы он стал относиться к республиканскому строю крайне негативно. В годы Июльской монархии республика в сознании Тьера стала синонимом казней и эшафота, якобинской диктатуры. У него есть даже такое высказывание: «При Республике все изменения во власти происходят путем кровопролития»[343]
.Но уместно задаться вопросом: чем республика была хуже политического режима, столь жестоко подавившего выступления рабочих в 1834 году? Тьер не ответил на этот вопрос в своих выступлениях.
В апреле 1834 года начался суд над участниками восстаний 1834 года, который был назван французским историком Луи Грегуаром «одним из самых главных событий царствования Луи-Филиппа»[344]
. Процесс начался в мае 1835 года и продлился до января 1836 года. Палата пэров была преобразована в судебную палату — высшую конституционную инстанцию и уполномочена определить меру наказания подсудимым.Адольф Тьер активно поддерживал именно суд пэров над участниками восстаний 1834 года. Именно желанием солдат поскорее «свершить правосудие» он объяснял произошедшую жестокую бойню на улице Транснонэн[345]
, потрясшую современников тех событий. Если Левая династическая хотела немедленной амнистии для обвиняемых после проведения судебного процесса, то Тьер считал, что подобная амнистия невозможна. Он открыто выступил за проведение суда и последующее осуждение участников восстаний 1834 года. 1 декабря 1834 года он поднялся на трибуну, чтобы «со всей силой атаковать сторонников амнистии <…> На этот раз он показал себя сторонником энергичных репрессий и протестовал против всякой меры милосердия»[346].Такую твердую позицию А. Тьера по вопросу о суровом осуждении участников восстаний 1834 года можно объяснить в первую очередь боязнью повторения 1793 года во Франции, которую он испытывал. При этом Тьер постоянно твердил, что «Июльское правительство всегда было милосердным»[347]
. То же самое он повторил и в речи от 5 декабря 1834 года, то есть уже после кровавого подавления Лионского и Парижского восстаний, отметив, что «Июльская монархия не проливала кровь своих врагов, а Реставрация делала это даже в мирное время»[348]. Однако, как отметил современный французский историк Ж. Тюлар, в годы Июльской монархии крови пролилось больше, чем при Реставрации[349].В апреле 1835 года Тьер выступил с новой речью, посвященной Лионскому восстанию 1834 года, из которой мы можем понять его отношение к рабочему вопросу — социально-экономическому положению французских рабочих. Он признал, что «население Лиона делится на два класса: мануфактуристов и рабочих»[350]
. «Вы знаете, — продолжал Тьер, — что в Лионе находится многочисленная прослойка рабочих, которой, к несчастью, внушили самые неправильные, самые ужасные идеи об их положении, будущем и методах его улучшения. Их убедили, что получение ими высоких зарплат зависит от тех или иных форм правления; что объединившись, сформировав тайные общества (на тот момент еще легальные. —По воспоминаниям Тьера, когда в феврале 1834 года рабочие Лиона отказались работать на фабрикантов, он приказал префекту не вмешиваться — это должен быть спор между фабрикантами и рабочими без посредничества государства, так считал Тьер[352]
. Префект департамента Рона и министр внутренних дел Тьер призывали фабрикантов переждать, но не соглашаться на условия рабочих, если эти условия им невыгодны, не поддаваться на провокации рабочих. «Рабочие злоупотребили своей силой. Эта сила — их руки. Воспользуйтесь вашей силой, то есть вашими капиталами, вашими деньгами. Рабочие не хотят работать, так не платите им. Это (их забастовки. —