Инициатива проведения банкетов принадлежала О. Барро. Первый банкет был проведен в Шато-Руж, в Париже 9 июля 1847 года. Тогда Дювержье де Оран и Барро выступали с тостами, в которых они нападали на правительство и его политику. Критикуя власть, они даже ставили под сомнение необходимость монархического устройства во Франции.
Проведение банкетов раскололо оппозицию. Далеко не все хотели участвовать в них. Так, отказались Тьер, Ремюза и Дюфор[529]
. Чем это было вызвано? Одилон Барро считал, что Тьер не хотел участвовать в банкетах, потому что был «слишком близок к власти»[530]. Напротив, Алексис де Токвиль недоумевал: «…почему, окруженный своими близкими друзьями, он (Тьер. —Очень интересным в этой связи выглядит мнение самого Тьера, высказанное им в письме к госпоже Досн, своей теще, от 14 июля 1847 года, о первом банкете, на котором он не присутствовал: «Банкет реформаторов беспокоит многих умных людей, и это очень неразумное, неполитичное действие со стороны наших друзей, которые находятся в оппозиции»[533]
. Вероятно, уже тогда Тьер боялся, что банкеты взбудоражат французское общество, нарушат общественное спокойствие. По всей видимости, он хотел влиять на правительство Гизо, используя только полномочия парламента, не прибегая к уличной демократии. Кроме того, когда Тьер понял, что многие банкеты организовывались республиканцами для агитации в пользу установления республики и на них оскорбляли короля[534], он, очевидно, не захотел в них участвовать.Позднее, когда Тьер писал воспоминания о революции 1848 года, он объяснил свою позицию по поводу банкетной кампании следующим образом: «В конце сессии 1847 года избирательный комитет Парижа задумал на банкетах потребовать реформ, предложенных господами Дювержье де Ораном и де Ремюза. Эти банкеты приветствовались всеми, кто входил в левую оппозицию, но они внушали мне очень мало энтузиазма и очень много тревог. Мне не нравились довольно грубые компании, которые там, как правило, собирались, и я боялся, что агитации, вдохновляемые этими собраниями, были не совсем мирными. Более того, я знал, что мне придется слушать речи, которые не совпадали с моим прошлым и моими воззрениями. По этим причинам я отказывался посещать их, и поэтому у меня есть причина поздравить самого себя, поскольку в течение короткого времени они настолько возбудили общественное мнение, что для тех, кто старался все делать мирно, наступило состояние большой тревоги. Я верил, что новые выборы дадут оппозиции парламентское большинство, не прибегая к возбуждению общественных чувств»[535]
.Оппозиция надеялась убедить Гизо пойти на уступки. Но когда открылась очередная сессия палаты в декабре 1847 года, стало понятно, что Луи-Филипп и Гизо не собираются уступать требованиям оппозиции. В своей тронной речи Луи-Филипп ясно дал понять, что реформы не будут проведены. Кроме того, в королевском послании парламенту резкой критике подвергались реформаторы, которые были названы людьми, движимыми «слепыми и враждебными страстями». Вместо умиротворения это послание вызвало бурю негодования. С 20-х чисел января на сторонников министерства Сульта — Гизо обрушился непрекращающийся шквал критики сплотившейся оппозиции.
После поражения в стенах парламента либеральная оппозиция решила возобновить банкетную кампанию против правительства Гизо. Новый большой банкет сторонников избирательной реформы в Париже был назначен на 22 февраля 1848 года. Он должен был сопровождаться мирной уличной демонстрацией в защиту свободы собраний.
Оппозиция разделилась во мнении о проведении этого банкета. Барро, Дювержье де Оран и некоторые другие депутаты решили принять участие в банкете[536]
. Некоторые умеренные политики желали договориться с Гизо. Так, Тьер поддержал инициативу Франсуа-Адольфа Шамболя, депутата и известного либерального журналиста, который предложил своим коллегам собрать подписи в пользу роспуска парламента и проведения новых выборов. Тьер, вероятно, считал, что новые парламентские выборы окажутся наименьшим злом в создавшейся ситуации.