Говорят, что, когда Луи-Филиппу предложили отречься, у Тьера просили совета, но он отказался что-либо говорить, и когда монарх подписывал отречение, королева набросилась на Тьера, обвиняя его в том, что он разрушил политический режим. Некоторые современники соглашались с ней, например доктор Л. Верон, впоследствии разорвавший всякие связи с Тьером[554]
. Такое же мнение высказывали многие биографы Тьера. Например, Ш. Помарэ писал, что невольно Тьер стал одним из «наиболее несомненных, неоспоримых творцов и виновников неожиданной революции»[555]. Герцог Рене де Кастри заявил, что Тьер был одним из «постоянных, упорных творцов» падения режима[556]. Французский историк-марксист Жан Брюа писал, что некоторые из оппозиционеров, «как Тьер», были простыми интриганами, они руководствовались личными амбициями и искали возможности сбросить Гизо, чтобы занять его место[557].Действия Адольфа Тьера в 1846–1848 годы вызвали резкую критику многих его биографов. Они упрекали этого политического деятеля в «безрассудности» и «воинственности», указывая на излишнюю враждебность его парламентских речей по внешнеполитической тематике[558]
. Биографы Тьера указывали на то, что в то время в Европе повсюду чувствовалось напряжение, а в самом Париже банкетная кампания сильно возбуждала общественное недовольство. Они отмечали, что речи Тьера, в которых он подвергал резкой критике внешнюю политику Ф. Гизо, привели к ослаблению позиций Гизо и отразились на популярности Луи-Филиппа (потому что король играл большую роль в определении внешней политики, о чем все прекрасно знали).С другой стороны, некоторые биографы Тьера, напротив, укоряли его в нерешительности, излишней осторожности и желании повсеместно следовать парламентским процедурам. Если бы он раньше смелее высказался в пользу реформ и решительно поддержал банкетную кампанию, то, согласно аргументам этих авторов, он вернул бы в свою орбиту многих парижан и завоевал бы народную популярность прежде всего в рядах Национальной гвардии[559]
. Это позволило бы ему спасти монархию в критическое утро 24 февраля. Недостаток храбрости вменялся в вину Тьеру в одном анонимном письме, адресованном ему 20 февраля. В этом любопытном письме неизвестный автор писал Тьеру о его бездеятельности в период последних двух и даже трех лет. Это, по мнению анонима, дискредитировало Тьера в глазах его сторонников и лишило их надежды. Его недавние пылкие речи были хороши, «но мы всегда помнили <…> “У Вас будет столько речей от господина Тьера, сколько Вы захотите, но никогда не будет действия”»[560]. Многие критики утверждали, что революция не произошла бы, если бы 22 февраля 1848 года А. Тьер не уговорил Луи-Филиппа сменить главнокомандующего — вместо крайне непопулярного в народе маршала Бюжо назначить генерала Ламорисьера. По мнению критиков, Бюжо, имея свободу действий, мог бы подавить эту революцию. Так, например, считал один из наиболее враждебно настроенных авторов Жан Люка-Дюбретон. Этот биограф обвинял Тьера в том, что он нанес монархии «последний сокрушительный удар», отказавшись от жестокого подавления восстания во французской столице[561]. Однако нет никаких оснований полагать, что решение о кровавом подавлении Февральской революции 1848 года могло бы стабилизировать режим Июльской монархии.В связи с этим представляются важными вопросы: мог ли Адольф Тьер в принципе отсрочить или предотвратить падение монархии в 1848 году? Была ли у него какая-либо политическая программа, способная вывести Францию из глубокого социально-политического кризиса, во многом вызванного, как представляется, нерешенностью социальных проблем французского общества?
Все свои выступления в парламенте А. Тьер строил на критике политики Гизо, причем почти всегда внешней политики. Но мог ли Тьер предложить свой собственный внешне— и внутриполитический курс, отличный от курса Гизо? Если бы Тьер пришел к власти в 1840-е годы, то произошел бы отход от политики Гизо и в чем бы он проявился? На наш взгляд, в области внутренней политики Тьер был гораздо ближе к Гизо, чем к Барро, с которым он согласовал общую политическую программу. Нерешительные действия Тьера в конце 1840-х годов, его постоянные колебания хорошо показывают, что он не был готов пойти на разрыв с внутренней политикой Гизо. Тьер мог согласиться лишь на сглаживание каких-то наиболее неприглядных сторон этой политики, на «косметический ремонт» внутриполитического курса Гизо.