Адорно в Неаполе

Констелляция – это опыт Неаполя, ставший структурой. И все образы, используемые для ее описания, несут на себе явственные следы ее происхождения. Образ для констелляции, «освобожденный» Кьеркегором, содержит цитату – это фейерверк из Неаполя Беньямина и Лацис: «Выстрел, ракета взлетает и замирает на мгновенье, как неразделимое целое, чтобы разлететься брызгами во все стороны». В Неаполе часто случаются такие огненные чудеса, потому что пористость размывает строгие границы между обычными и праздничными днями – в книге о Кьеркегоре мгновенья констелляции, «восстановления ее [реально] существующих элементов в один образ» становятся «праздниками в истории». И христианские игрушки в детских руках из книги о Кьеркегоре оказываются картинкой-аппликацией.

Впрочем, это сходство мотивов – искусный обман: констелляция представлена в основном через взгляд ее врага. И детскость, например, никак не связана с детьми из эссе о Неаполе – ведь пористость отменяет противопоставление взрослого и детского. Кроме того, ребенок из главы о меланхолии зовет служанку, это отпрыск из буржуазной семьи. Далее: сон в Неаполе тоже пористый, он совсем иной, чем «безмятежный северный сон»[406]. Но именно такой безмятежный сон нужен адорновскому меланхоличному герою для того, чтобы порождать тот мир образов, который в конце концов освободит его от этой безмятежности и превратит пробуждение в утопический момент.

Констелляция работы о Кьеркегоре выстраивает взгляд на констелляцию с точки зрения зрителя, который изначально ничего не понимает. Как и в эссе о Шуберте, понимание или истина означает осознание констелляции, факторов, благоприятствующих и препятствующих ей в диалектическом образе. Но не только это. Открытие констелляции означает еще и осознание общественной ситуации, которая ее спровоцировала: общее овеществление и отчуждение. Книга о Кьеркегоре завершается констатацией того, что именно такая ситуация означает для ее невольного создателя, то есть пролетариата: это бедность. Та самая бедность, которую Беньямин и Лацис так красноречиво описали в эссе о Неаполе, та бедность, из которой только и рождается пористость: «Нужда привела к растягиванию границ, которое является отражением самой блестящей свободы духа»[407]. Это одна из причин, почему под искомыми конкретными вещами Адорно часто подразумевает что-то съедобное: «Вот оно, блаженство – как вкус того подробно описанного куска мяса». Еще в статье о Шуберте Адорно вытащил из пропасти не только понимание структуры констелляции, но и такое «доброе блюдо», как совершенно нетеоретическое, телесное «благополучие». Мессианский посыл, то, что всегда так абстрактно называют надеждой, обогащается конкретной реальностью.

Заграничный турист приближается к рассматриваемой повседневной культуре после долгого и трудного пути. Рантье Кьеркегор со своей эстетской, меланхоличной позицией – это просто портрет Адорно, как он сам себя описывал после венского периода. А путь от меланхолии к окончательно сконстеллированной эстетике – это самостоятельная работа гражданина Адорно. Это единственная возможность для буржуа, скованного эстетическими рамками, соединиться с небуржуазными потребностями: «Ибо для бедных “эстетическое” живет не в явлениях искусства, а в конкретных желанных образах, и эти образы открываются им в безопасном исполнении желания». Работу Кракауэра о служащих Беньямин считал «вехой на пути к политизации интеллигенции»[408], поскольку она даже не пыталась изобразить подобострастную солидарность с пролетариатом. Для человека, принадлежащего к классу буржуазии и пользующегося привилегией образования, нет никакого смысла пытаться приобщиться к «фронтовому существованию истинного пролетариата»[409]. Только после разрушения своего уютного гнезда интеллектуал может уловить какие-то сведения о социальной реальности.

В эссе о Шуберте говорилось, что для обретения свободного взгляда на подлинный ландшафт нужно уничтожить открытку. В книге о Кьеркегоре речь шла о взрыве буржуазного жилища целиком. Адорно вырвался на свободу. Но он чувствует себя как заключенный, который с огромным трудом сделал подкоп, но обнаружил, что туннель ведет в новую тюрьму. Позднее, в одном из редакторских примечаний к книге о Кьеркегоре, мы читаем: «Окончательная редакция увидела свет в 1933 году в издательстве “J. C. B. Mohr” (Siebeck) в тот день, когда Гитлер установил свою диктатуру».

Утрата констелляции

Когда заходит красное солнце