Адорно в Неаполе

Адорно реагирует на «ликвидацию Неаполя» выводом довольно смелым, с теоретической точки зрения: модель констелляции не устарела. Она узурпирована эпохой монополизма. И она сохраняет свою общественно-диагностическую актуальность для описания этой узурпации. Первое эссе, реализующее этот теоретический кульбит, это, вероятно, самое скандально известное эссе Адорно: «О джазе». В конце концов Адорно один пишет эту работу, задуманную как коллективную[466]; после полемики о Мангейме это «первая глубокая работа, созданная автором после оцепенения первых лет фашизма». В ней Адорно настолько жестко стрижет джазовую музыку под теоретическую гребенку, что Кракауэр даже призывает его к беспорядку и дифференциации. Риторические усилия, которые приходится предпринимать Адорно, чтобы приписать джазу фашистские тенденции, – несмотря на то что немецкие фашисты джаз запретили, – делают это эссе легкой добычей для насмешек и возмущения. Определение, которое дал браку аскет Кант («Брак есть союз двух лиц разного пола с целью пожизненного взаимного пользования их половыми особенностями»), и критика джаза со стороны Адорно, элитного специалиста по додекафонии – классические примеры из хит-парада самых нелепых фантазий оторванного от жизни философствования[467]. Но какими бы обоснованными ни были упреки к тексту, следующая глава покажет, как в тени этого сомнительного содержания рождается новая эра в теории Адорно. В своей работе о джазе Адорно впервые воспользовался идеей показать структуру констелляции как украденную.

Все несчастья функционирующего

Тиберий считается кем-то вроде святого покровителя острова Капри; Беньямин ссылается на него, чтобы оправдать свое сидение на месте. Савинио в своих путевых заметках подолгу бродит по следам вездесущего духа Тиберия. Негативное и тенденциозное освещение истории началось через два поколения после смерти Тиберия с того, что его объявили похотливым стариком. Утверждали, что Тиберий отправился на Капри, чтобы наконец без помех предаваться своим извращенным наклонностям, обращенным в основном на мальчиков. Этот образ необузданной сексуальности без труда возродился во времена открытия голубого грота: Грегоровиус назвал место, где он нашел так обрадовавший его голубой цветок, «островом жестокого сластолюбца Тиберия»[468].

Нонконформизм, столь привлекательный для художников и богемы, имел и сексуальный аспект. Бегство от сковывающей атмосферы на родине было в том числе бегством от традиционных представлений о сексуальности, в которых не было места, в частности, для гомосексуальности. Платен с самого начала связывал воодушевление по этому вопросу с взглядом на природную мужественность рыбаков – изначально у посетителей, приплывавших в недавно открытый грот, была практика бросать в воду монеты, чтобы мальчики ныряли за ними, и эта практика вполне вписывалась в теорию: «Вид обнаженного молодого мужского тела, привлекательные контуры которого отражаются в серебристой лазури водной поверхности, уже для нескольких поколений стали одним из чудес голубого грота»[469]. Как в свое время у Тиберия, у нового жителя Капри на фоне стен окружающих вилл тоже разгораются фантазии о необузданных, порой извращенных проявлениях сексуальности. Даже в одном из современных путеводителей о «диких годах» на Капри между 1820-ми и 1930-ми годами говорится с заметным оттенком возмущения: «Люди, которых сюда тянуло, часто рассматривали Капри как прибежище, в котором они скрылись от строгих правил буржуазной морали и социального контроля, имевшихся на родине, где они могут, соответственно, вести себя как им заблагорассудится, при этом зачастую без учета мнения жителей Капри»[470]. Далее упоминаются все те же имена, среди которых барон Жак фон Адельсверд-Ферзен, который инсценировал tableaux vivants, «живые картины», по античной традиции – с молодыми мужчинами, и имел, разумеется, богатую биографию (попытка самоубийства и вступление в иностранный легион после судебного приговора в Париже) до приезда на Капри. Там он опять принялся за свое – с живыми картинами[471]. Предполагают, что смерть Фридриха Альфреда Круппа в 1902 году могла быть самоубийством, связанным с поступившими с Капри анонимными обвинениями в «гомосексуально-педофильских действиях»[472].