Аэроплан для победителя

– Я должен был догадаться, должен был! – сквозь смех выкрикивал он. – Ну, детки, ну, детки!..

Лабрюйер, пока Танюша и Николев возились с велосипедами, быстро подошел к Енисееву.

– Они увезли Водолеева, – тихо сказал он.

– Живого?

– Пока – да.

– Понимаете, что это значит?

– Да.

– Нужно этих голубков убрать.

Лабрюйер кивнул.

За годы службы в сыскной полиции ему приходилось иметь дело с разнообразными пропажами, и одна подходящая как раз пришла на ум.

Молодожены подошли, с виду – вроде бы смущаясь, но Лабрюйер помнил: перед ним – молодые артисты.

– Тамарочка, Алеша, вся надежда на вас, – сказал он. – Вы – на велосипедах, перемещаетесь быстро. Поезжайте в Кляйн-Дамменхоф, это – перейдя железную дорогу, прямо, пока не окажетесь на Анненхофской улице. Она, если повернуть налево, упирается в имение Анненхоф. Вы сперва заглянете туда, постучите в ворота. Имение большое, сторож наверняка есть. Скажете ему так: у вас пропала бабушка. Запоминайте, Николев! Старенькая бабушка, у которой совсем нет памяти. Ее не выпускают из дому, потому что она не найдет обратной дороги. Но она как-то убежала, и родня ищет ее по всему Зассенхофу. Кто-то сказал, что старушку вроде бы видели у переезда. Приметы фрау Хаберманн помните?

– Моего роста, волосы седые, носит черную кружевную наколку и поверх нее черную шляпку, а платье… платье темно-коричневое… воротничок связан тамбурным крючком, под горлышко… – стала вспоминать Танюша.

– Прекрасно. Сторож ее, скорее всего, не видел, но вы не уходите, пока не узнаете дорогу к Кляйн-Дамменхофу и Гросс-Дамменхофу. Сперва – Кляйн…

– Почему?

– Чтобы в окрестностях все знали – ночью по всем закоулкам искали пропавшую бабушку. Если вы сразу устремитесь в Гросс-Дамменхоф – это будет подозрительно. Дело очень серьезное, сами знаете.

– А когда найдем? – спросил Николев.

– Первым делом – успокойте ее. Скажите – господин Лабрюйер все понял и на нее не сердится. Скажите – она никогда в жизни больше не увидит Алоиза Дитрихса. И ступайте с ней на станцию Солитюд. Там есть телефонный аппарат, там круглосуточно кто-то дежурит. Сидите и ждите меня, а если случится что-то неожиданное – сразу звоните в Ригу, в сыскную полицию, и господину Линдеру. Сейчас я вам запишу телефонные номера.

В свете станционного фонаря Лабрюйер вырвал из записной книжицы лист и карандашом нацарапал все необходимое.

– Ищите, пока не найдете, – напутствовал Енисеев.

– Мы с женой найдем! – гордо пообещал Алеша. И молодожены, взяв за рули велосипеды, покатили их по деревянной дорожке через рельсы.

– Слава богу… – прошептал Стрельский и перекрестил их силуэты.

– Слава богу, – согласился Енисеев. – Мне сейчас только парочки любопытных младенцев, всюду сующих носы, недоставало. Тем более что один из младенцев вооружен и будет палить куда попало, визжа от восторга.

– Так они целее будут, – подтвердил Лабрюйер.

И тут возникла пауза – та, которую кто-то обязан прервать банальными словами «тихий ангел пролетел».

– Господин Лабрюйер, я вам благодарен за предупреждение, – церемонно произнес Енисеев, – но никак не смею обременять своими заботами. Предлагаю вам с господином Стрельским потихоньку двигаться к Зассенхофу, где есть шанс поймать ормана. Я же пойду на ипподром. Попрошу лишь о двух одолжениях. Если я до полудня завтрашнего дня не телефонирую на дачу, господину Кокшарову, то свяжитесь с господином Кошко и все ему объясните. И также оставьте в зале Маркуса у билетерши записку для господина Отса. Это мой помощник. Если бы я знал, как все обернется, я бы вызвал его сюда…

– Вы в своем уме? – спросил Стрельский. – Может быть, вы рехнулись? Или у вас, как говорит нынешняя циническая молодежь, в голове зонтиком помешали?

– Я должен знать, что происходит на ипподроме. Сволочи засуетились и будут делать решительные шаги. Уничтожение Водолеева – только первый. Опасность грозит нашим авиаторам и инженеру Калепу. Так что, вы уж извините, пойду я. Не поминайте лихом.

Глава тридцать первая

Но далеко Енисеев не ушел. Стрельский, мигом забыв про свои ревматизмы, нагнал его.

– Я, конечно, старый дурак, но я вас не пущу одного, – сказал он. – Вы, может быть, прекрасный стрелок, наездник, автомобиль водите и на яхтах в море выходите, но я артист! Артист, да! Я сыграю любую роль! Вы просто не видели меня на настоящей сцене! А я Отелло играл! Мавра! Я Несчастливцева играл! Я Иоанна Грозного играл!

Тут Стрельский дивно преобразился – сгорбился, выставил вперед и вверх правое плечо, лицо развернул профилем к двум изумленным зрителям и заговорил хрипло и жалостно: