Аэроплан для победителя

– Какой-какой грим? – в изумлении спросил он.

– Черепной, господа! – с гордостью повторил Стрельский. – Я делал из своей шестнадцатилетней рожи со щеками пухлыми, как задница купидончика, натуральный череп! И я берусь изготовить из вашей образины то же самое!

– Он прав, черт побери! – до Енисеева сразу дошла польза черепного грима. – С такой образиной можно преспокойно слоняться ночью где угодно! На конюшнях ночью дневальничают простые парни. Я не сомневаюсь, что все они прикормлены. Но никому и в голову не придет хватать гуляющий скелет! А как?..

– Углем! У меня и спички есть! – обрадовался Стрельский. – Нужны хотя бы сухие веточки.

Лабрюйеру это показалось забавно, он достал фонарик, и четверть часа спустя чуть ли не в канаве, куда забрались, чтобы огонь не был виден, уже горел крошечный костерок.

Стрельский, получив обугленные палочки, взялся за работу и скоро разрисовал Енисеева так, что Лабрюйер ахнул: череп, натуральный, как в анатомическом кабинете! И даже усы Енисеева, пышные, но какого-то бурого цвета, как и редеющие волосы, не повредили этой иллюзии – Стрельский сумел с ними справиться.

– Хорош ли я собой? – весело спросил Енисеев.

– Вам к лицу. Только руками не хватайтесь.

Тут Стрельский мазнул угольком по физиономии Лабрюйера.

– Стойте, стойте, вот так, вот так! – приговаривал он, трудясь.

– Да вы с ума сошли! – воскликнул Лабрюйер. – Мне-то оно на что?

– Господин Аякс, я этого не желал! – сказал Енисеев. – Вы тоже прелесть какой хорошенький, но я в вашей помощи не нуждаюсь.

– Естественно. Вы и без моей помощи дадите себя пристрелить, – неизвестно зачем брякнул Лабрюйер.

– А теперь, господа, проделайте то же со мной! – потребовал Стрельский.

Вот так и вышло, что оба Аякса разом ударились в бегство и опомнились, лишь пробежав метров двести, там, где забор ипподрома чуть ли не вплотную подходил к железной дороге.

– Надеюсь, не догонит, – сказал Лабрюйер. – Вот ведь чудак.

– Но чудак находчивый.

Они помолчали.

– Тут рядом есть превосходная дырка в заборе, – обращаясь к луне в небесах, задумчиво молвил Енисеев.

– Вы, смотрю, хорошо знаете здешнюю географию.

– Но лучше бы пройти до другой дырки, которая ближе к конюшням и ангару. Мерзавцы вьют свои петли вокруг ангара господина Калепа, в котором стоят три «фармана». Их постоянно совершенствуют по чертежам, которые привозит Калеп, и также подвешивают моторы, которые доставляются с его завода. А чертежи Калепа – обработанные им наброски госпожи Зверевой. Дама-конструктор – вы это можете вообразить? А она – удивительно талантливый конструктор. Не с бухты-барахты наше военное ведомство ей покровительствует. «Фарман» – аэроплан, и без того подходящий для разведки, а она доведет его до идеального состояния. Уже и теперь видно, что он с укороченными крыльями быстр, ловок, увертлив. Я, тайно бывая здесь, делал рисунки и видел, как меняется ее замысел.

Лабрюйер ничего не сказал.

Он уже понимал, кем может быть Енисеев. Но не совсем – кто мерзавцы.

Живя в благополучной Риге, занятый только своими делами, он менее всего беспокоился о политике. И когда при нем толковали о близости войны – не принимал всерьез.

Когда сильные державы объединяются, когда в ответ на появление Тройственного союза, включающего в себя Германию, Австро-Венгрию и Италию, рождается Антанта, сиречь «согласие», и этим согласием связаны меж собой Российская империя, Великобритания и Франция, то всякому ясно – рано или поздно вспыхнет крошечный огонек, кто-то допустит ошибку, кто-то подстроит провокацию, и вдруг вспыхнет огромный пожар. Однако пока это – лишь тема мужских бесед за рюмкой коньяка и трубкой, простой обыватель, а Лабрюйер был именно обывателем, особо не беспокоится.

И вот завтрашняя война тихонько постучала в ворота.

– Это мой аэроплан-разведчик, – сказала она. – Это для меня его готовят, это моя любимая игрушка…

Видимо, тревожные размышления как-то отразились на лице Лабрюйера, невзирая на черепной грим.

– Теперь поняли, почему я не мог раскрыть себя в сыскной полиции? – спросил Енисеев. – Агенты господина Ронге могут оказаться в самых неожиданных местах. Мы знали, что троих – Кентавра, Тюльпана и Альду – отправили добывать чертежи аэроплана-разведчика и его усовершенствованного мотора. Но знали только о троих. Кто поручится, что баба, которая моет в сыскной полиции полы, – не агентесса? Брат Аякс, поймите же наконец – мы готовимся к войне.

– Хотелось бы знать, где сейчас подлец Водолеев, – ответил Лабрюйер.

– Черт их разберет – может, и жив еще…

– Ну, спасибо за компанию, – помолчав, сказал Енисеев и пошел вдоль забора.

Лабрюйер остался стоять.