Афанасий Фет

Сразу после этого Фет начал действовать. Дело в Сенате продвигалось плохо, не помогала поддержка сенатора и собрата по перу князя Владимира Фёдоровича Одоевского. К вышеназванным проблемам прибавились ещё претензии соседних крестьян, с которыми пришлось размежеваться. Всё это заняло целый год. Но упорство Фета, его уверенность в своей правоте победили, хотя ему и пришлось прожить несколько дней холодной осенью с женой в нетоплёном помещении во время «следственного эксперимента», в ходе которого спускалась вода запруды; в результате не только была доказана абсолютная правота Фета, но и его противник едва не оказался разорённым: выяснилось, что, если бы плотина была построена по правилам, его мельница не могла бы работать. «Приехали мы 17 сентября с женой на Тим и сидели на страшном ветре и холоде, ожидая посредника… Вдруг он (Бондарев. — М. М.) делает мне предложение, оправдывающее, с одной стороны, все его притязания и подающее мне некоторую надежду на успех. Я от роду не бывал на его мельнице и должен был дать согласие наугад. Положительного я ничего не имел, кроме небольшого запаса физических сведений, приобретённых в школе от весьма дельного учителя-немца. Эти-то сведения меня и выручили — несмотря ни на что. Я в минуту должен был представить себе a priori весь гидравлический процесс уровня реки на 9-вёрстном пространстве — при известных данных. Смекнул и согласился… я в продолжении 3-х мучительных недель продолжал верить в несомненные данные науки и здравого смысла. „Неужели, думал я, версальская вода имеет одни законы, а тимская другие?“»^{427}, — гордо писал новый владелец имения Боткину 18 октября 1864 года.

Победитель был снисходителен, хотел избежать новых процессов, и в конце сентября с Бондаревым было заключено мировое соглашение, по условиям которого необходимая вода доставалась обеим мельницам. На обратном пути из Тима чета Фетов попала под сильный ливень и, заночевав в крестьянской избе, отравилась, выпив чаю. «…Последнюю ночь на ночлеге в нетоплёной крестьянской избе в Куначе — я и в могиле не забуду. 12 часов не раздеваясь провести в мириадах блох. К этому прибавь страх (я молчал) видеть жену, умирающую от отравы нелужёным самоваром. У меня сделалась боль в желудке, а ей приходилось очень плохо. — Ужас!»^{428} — сообщил поэт Боткину. Но всё равно он был счастлив. Мельница заработала, и он сдал её в аренду Аксёнову за 1700 рублей в год, сохранив за собой всё остальное имение, и удачно и быстро при помощи толкового мирового посредника размежевался с крестьянами.

Покупка Тима казалась очень прибыльной. Если бы Фет продолжал получать проценты с 22 тысяч, то имел бы примерно 1100 рублей в год и сохранял бы теоретическую возможность получения всего капитала единовременно. В результате сделки он выручал на 600 рублей в год больше — верных денег, а не сомнительных процентов — и стал владельцем отличного имения стоимостью в 22 тысячи рублей. «…К будущему году к июню устрою там отличное шалэ. И возьмём туда Михаилу и будем роскошествовать по части рыбы, которой там ужасно много. Постройку там (из старого строения) сделаю дёшево. И вперёд тебе обещаю как истинному любителю природы и земляники — полный восторг. В России мало местностей, подобных томской»^{429}, — писал Фет Боткину.

Была и ещё одна серьёзная причина для радости. История с покупкой и «следственным экспериментом», когда супругам пришлось чуть ли не месяц прожить в тяжёлых условиях, при этом принимая гостей и кормя нужных людей, показала, что Мария Петровна уже не просто терпела деревенскую жизнь и стремилась находить в ней интерес, но стала деятельной помощницей, приблизившись к идеалу «жены-матери», на который так нагло покусился автор «Что делать?». «Остаётся только воздать хвалу Мари. Она исполнила всё, чего можно ожидать от честной и хорошей женщины (обратим внимание, как упростились и стали более подлинными эпитеты. — М. М.). Честь ей и слава, бедняжке. Всё было сделано — из ничего», — писал он Боткину в том же письме. «…Теперь — мы в степановском дворце. Чисто, сухо, тепло. Прелесть. Осень — лаборатория хозяйства, и, разумеется, я нашёл упущения. Теперь секунды нет свободной»^{430}. Так писал счастливый человек, сделавший замечательное дело, занятый любимым трудом и любящий свою жену — подругу и соратницу.