Афанасий Никитин

Равным образом и такой текст, как сугубо патриотическая молитва о Русской земле, дается в “Хождении за три моря” по-татарски, и это особенно показательно: здесь наглядно видно, что выбор средств выражения может определяться не содержанием высказывания, а тем м е с т о м (ситуационным locus’ом), в котором оно производится. Вместе с тем, в других случаях аналогичные средства выражения могут быть обусловлены и непосредственно самим содержанием: характерно, что когда Афанасий Никитин говорит о сугубо мирских делах (таких, например, как половые сношения, проституция и т. п.), он также может прибегать к татарскому языку. Таким же образом сообщается и о том, как учат подражать лицедеям – надо полагать, потому, что это неприличное, с точки зрения русского человека, занятие».

В «Хождении за три моря» сплетаются несколько жанровых и сюжетных, говоря по-нынешнему, форматов: история неудачной коммерческой поездки; скитания на чужбине; путешествие в экзотическую страну; жизнь во враждебном окружении, среди «бесерменов», тоска по оставленной родине, смерть на обратном пути – причем смерть остается «за титрами», но мы знаем, что автор не дошел до дома, и это придает всему произведению совершенно иной, трагический облик.

* * *

В исследованиях, посвященных «Хождению за три моря» можно выделить две тенденции – условно назовем их «повышающей» и «расширительной». «Повышающая» заключается в стремлении придать поездке Афанасия Никитина признаки некоей миссии, превратить его из купца (не очень, как мы знаем, успешного) в некоего разведчика, тайного «народного дипломата», который отправился в Индию с государственными целями. Важным аргументом в пользу такой концепции стало то, на что обратил внимание первый серьезный исследователь «Хождения» Измаил Срезневский: тексты Афанасия Никитина получили, можно сказать, государственный статус, поскольку «были включаемы даже в состав летописей, наряду с другими важными историческими сказаниями».

В этом есть своя правота. Если твои путевые записки включили в летопись – это уже признание на государственном уровне; «может меня, даже наградят, посмертно», как говорил наш современник Семен Семеныч Горбунков. Исследователь В. В. Богданов так и писал: «Не надо забывать, что рукопись Афанасия Никитина почти сейчас же после его смерти попала в руки лица, которое доставило ее в центр русской науки для занесения целиком в русскую летопись. Факт говорит о том, что современники знаменитого путешественника оценили его подвиг и решили передать о нем потомству». Еще один исследователь, Н. В. Водовозов, увидел в факте помещения записок тверского купца в летопись прямое доказательство официального характера миссии Никитина – мол, если власти выдали ему охранную грамоту на проезд с посольством, то сделали это потому, что купец Никитин был им хорошо известен.

Как мы уже знаем, книга Никитина была передана после его смерти Василию Мамыреву, дьяку московского князя Ивана Великого, ведавшему посольскими делами. Это возможно, утверждает Водовозов, только в одном случае: умирающий Никитин заранее назвал адресата, которому следовало доставить его «тетрати» и более того, знал, что адресат со всей серьезностью отнесется к его запискам. Что он их ждет! Алекс отправил Юстасу донесение в центр, и Юстас его получил. И то, что «Хождение за три моря» немедленно внесли в летописный свод – лишнее доказательство того, что между тверским купцом и московскими властями существовал некий договор.

Однако это не совсем так, конечно. Многие авторы, писавшие о «Хождении за три моря», приписывали Афанасию Никитину некую секретную миссию, которую ему поручил тверской князь Михаил Борисович. Хотя давайте не будем забывать, что в год, когда Никитин отправился в Индию, тверскому князю было 13 лет. Вряд ли он мог строить такие дерзкие геополитические планы.

И потом: достаточно сравнить «Хождение за три моря» с текстами людей, которые приезжали на Русь с совершенно четкой шпионской миссией. Как они описывают окружающую действительность, на что обращают внимание, как выстроены их тексты. Например, знаменитый Сигизмунд фон Герберштейн, дипломат Священной Римской империи, который посетил Русь уже после Афанасия Никитина (в 1549 году) и оставил знаменитые «Записки о Московии» – вот образец настоящего «Штирлица», совершившего путешествие не только с дипломатическими, но и разведывательными целями, которых Герберштейн, в общем-то, и не скрывал. Он проявлял большой интерес ко всему русскому и подходил к изучению жизни в Московии разными способами. Общался с русскими, тщательно протоколируя свои беседы. Помимо этого, тщательно изучал существовавшие на тот момент публикации за рубежом о Московии и сравнивал описанное с собственными наблюдениями. Его отношение к предыдущим авторам было скептическим, так как большинство из них никогда не посещали Русь. Герберштейн отличался уникальной выверкой полученных им сведений (говоря по нынешнему – проводил жесткий фактчекинг) и, как сам писал, доверял только совпадающим сведениям от разных людей.