Афанасий Никитин

Что мы скажем на это? Что такой подход не выглядит убедительным. Слова, выражения, непонятные и неожиданные переходы на другие языки – ну и что? Афанасий описывал страну, в которой до него никто из русских не был. Его там, безусловно, многое поражало. Слово Е. А. Торпаковой, написавшей статью об оппозиции «свой – чужой» в «Хождении за три моря»: «Афанасия многое поражало: цвет кожи, одежда, а особенно вид “простоволосых” замужних женщин: “А жонки ходят голова не покрыта… а власы в одну косу не заплетены”. Ведь для русской женщины распустить свои волосы было величайшим позором. К тому же бросается в глаза и социальное неравенство и религиозная рознь». Потому и старался описывать, как мог. Представьте, каково это – описать для своих земляков страну, которой правит «обезьяний царь» или рассказать, что такое слон. Хотя слонов русские купцы скорее всего видели в Астрахани, в Дербенте, невелика диковина. Поэтому Афанасий ничего о них специально не пишет – слон себе и слон.

Еще один важный вопрос, на который пытались ответить исследователи (в частности, А. Осипов, В. Александров, Н. Гольдберг): когда именно Афанасий создавал описание своего путешествия? Это тоже важный момент. Если во время скитаний по Индии, запечатлевая разрозненные впечатления – это одно. А если уже после возвращения на родину, по пути из Кафы в Смоленск, записывая мемуары как цельный текст – совсем другое. Во втором случае Афанасию приходилось полагаться на собственную память, записывать наиболее сильные, «ударные» эпизоды. Исследователи, кстати, склонялись к мнению, что свои записи Никитин делал разрозненно на протяжении всех шести лет, а в последние месяцы перед возвращением, уже собираясь на родину, «причесал», отредактировал окончательный текст. О том, что эти записи не были единым сочинением, писавшимся «задним числом», говорит хотя бы то, что Афанасий часто рассказывает о своих переживаниях в настоящем времени, или выражает недоумение, чем закончится то или иное его приключение.

Исследователей интересовал, как всегда, и главный вопрос – а сам ли Афанасий написал «Хождение»? Нет ли в этом тексте какого-то подвоха, скрытого авторства? Что, если вовсе не Никитин автор «Хождения»?

Пожалуй, самые убедительные доказательства авторства тверского купца предоставила В. П. Адрианова-Перетц, опубликовавшая в 1948 году статью, где «Хождение» сравнивалось с произведениями близкого жанра – паломническими «хожениями», изучению которых Адрианова-Перетц посвятила много лет. Она занималась «хожениями» игумена Даниила (в различных версиях и переработках), Арсения Солунского, Даниила Корсунского, Василия Гагары, Ипполита Вишенского. И сопоставляя их с «Хождением за три моря», пришла к выводу, что Афанасий Никитин – реально существовавший автор. Отдав – сознательно или невольно – дань принятой в его время литературной традиции, он, писала Адрианова-Перетц, «создал для передачи своих впечатлений лично ему принадлежащую манеру изложения, свой стиль». Она, как и Трубецкой, обратила внимание на так называемые «варваризмы» в тексте «Хождения за три моря» – отдельные слова и фразы, написанные на своеобразном тюрко-персидском жаргоне, – но нашла этому другое объяснение: предположила, что на этом оригинальном арго изъяснялись русские купцы, торговавшие в Средней Азии. И сам Афанасий, используя эти слова и фразы в своем тексте, вовсе не старался придать тексту занимательности, остросюжетности, «экзотичности» – он писал на том языке, к которому привык, на котором общался с деловыми партнерами. С кем поведешься, от того и наберешься.

Уже в первой редакции своей статьи В. П. Адрианова-Перетц охарактеризовала Никитина совсем иначе, чем это делали авторы, склонные видеть в авторе «Хождения» купца-дипломата, сознательно стремившегося в Индию и удачно осуществившего там свою миссию: Она справедливо заметила, что из текста «Хождения» не видно, что торговые дела в Индии «складывались для Никитина особенно благоприятно. Он вообще проходит перед читателем больше как любознательный путешественник, чем как деловитый купец, совершающий выгодные сделки». С полным основанием Адрианова-Перетц возражала и против версии, будто Афанасий записал свое произведение только после благополучного возвращения домой: «Не говоря уже о том, как трудно, а порою невозможно удержать в памяти такое обилие фактических подробностей (например, точное указание расстояний между городами в днях пути и в ковах), обстановка тяжелого обратного путешествия была совсем не подходящей для литературного труда…» В тексте «Хождения», отмечала она, есть несомненные следы того, как иногда свои размышления Никитин записывал сразу. Так, перед описанием похода Мелика на Виджаянагар Никитин задумывается, каким путем ему возвращаться на родину, и записывает эти тревожные мысли явно сразу, еще перед путешествием, поэтому и рассказывает о них в настоящем времени» («Господи боже, на тя уповаю, спаси меня, господи! Пути не знаю» – это явно пишет человек, попавший в заваруху и не знающий, как из нее выбраться).