Афины. История великого города-государства

С точки зрения холодной логики в этом утверждении была своя правда. Резкий выход из еврозоны был чреват тяжелыми последствиями для всего населения Греции; те, кому предстояло проголосовать на референдуме, вероятно, не вполне осознавали эти последствия: так следовало ли помогать им совершить поступок, который принесет вред им же самим? Но граждане, подобные немолодому господину Христуласу, видели в сложившейся ситуации нечто пугающе знакомое. Их собственное правительство в сговоре с внешними силами собиралось урезать зарплаты и пенсии простых греков. Всем, кто обладал достаточно хорошей памятью, вовсе не казалось преувеличением сравнение с правительством, служившим интересам нацистов (и, по существу, проводившим для них программу изъятия греческих ресурсов). Разумеется, были и важные различия. Руководители стран Северной Европы не планировали военной оккупации Греции; они расплачивались за поспешные, как они теперь считали, проявления политической доброй воли в отношении Афин.

Эти руководители и их избиратели пришли к выводу, что допуск Греции в зону евро был актом опасной щедрости со стороны более богатых членов Евросоюза. Теперь им предлагалось тратить драгоценные капиталы – буквально и метафорически – на удержание греков в еврозоне, хотя по всем экономическим параметрам было видно, что те не выполняют условия членства, и по логике вещей следовало бы позволить им выйти. «Условия», которые навязывались Греции, были абсолютным минимумом, необходимым для обеспечения стабилизации ее экономики, грозившей превратиться в бездонную яму. В Афинах же создавалось впечатление, что северных соседей абсолютно не беспокоит почти полное разорение многих еще недавно платежеспособных и уважаемых греческих граждан.

Большинство участников дебатов хорошо понимали одно. Выход Греции из зоны евро был бы процессом чрезвычайно мучительным, по меньшей мере в ближайшем будущем, как для Греции, так и для еврозоны. Однако можно было утверждать, что в среднесрочной перспективе эта мера пошла бы Греции на пользу. Страна вернулась бы к использованию драхмы, стоимость которой падала бы все ниже и ниже, что сделало бы неплатежеспособными все греческие банки и большинство греческих компаний и лишило бы страну возможности платить за продовольствие, топливо и другие остро необходимые ей импортные товары. Но после стабилизации драхмы туристическая отрасль и другая продукция Греции быстро стали бы привлекательными и конкурентоспособными – такими же, как в Турции. Проблема заключалась в том, что греческая демократия вполне могла не пережить этого процесса; потрясения и человеческие страдания были бы настолько сильными, что могли привести к возвращению к диктатуре.

Более того, казалось, что греческая демократия может пошатнуться, что бы ни делало руководство Греции. Если бы оно согласилось на требования Европы о введении мер жесткой экономии на, как казалось, бесконечный срок, многие греческие избиратели могли бы прийти к выводу, что голосование – пустая трата времени. С другой стороны, если бы греческие власти решили дать отпор лидерам Европы, стране предстоял бы период хаоса и потрясений, которые, возможно, не смогло бы взять под контроль ни одно демократически выбранное правительство. По-видимому, сходное отчаяние охватывало и древнеафинскую демократию в те моменты – например, после поражения от Спарты в 401 г. до н. э. или от Македонии в 322 г. до н. э., – когда город оказывался в безвыходном положении. Однако чаще всего демократический дух возрождался.