Африканская книга

Дожевав оладьи, Марвин сразу начинал нервничать: почему до сих пор не принесли счет? Разве не понимают, что мы опаздываем? Ему — в центр «Мада-Биом», где наш университет без малого тридцать лет разрабатывает стратегии сохранения биоразнообразия (много ли за это время удалось сохранить?), а нам с Алисой — в госпиталь Равуаханги Андрианавалуны, где я недавно затеял один утопический проект. Алиса, студентка мединститута, проводила на Мадагаскаре уже вторые летние каникулы. Прошлым летом она вместе с Марвином боролась за охрану природы в Ранумафане, а в этом году переметнулась ко мне, уверовав в идею создания радиоонкологического центра в Антананариву. Родители Алисы приехали в Нью-Йорк из Питера, когда ей было пять. Потом они развелись; отец вернулся в Россию, а Алиса с матерью остались в Америке. В школьные годы Алиса каждое лето гостила у отца, однако ее русская речь оставляла желать лучшего. Со мной говорить по-русски она стеснялась, только вставляла отдельные слова. Когда она произносила их, с сильным акцентом и нараспев («ола-ади», «сгушьо-онка»), ее лицо принимало очень домашнее выражение, и мне становилось неловко.

— Где этот прощелыга Том, черт его дери? — разорялся тем временем Марвин.

— Сегодня без Тома. Вместо Тома сегодня Жозеф.

— А, ну да. Точно. Где этот прощелыга Жозеф?

Водитель Жозеф ждал нас у входа в гостиницу. В отличие от большинства таксистов Таны он держал свой допотопный «пежо» (модель середины семидесятых) в идеальном состоянии. Всякий раз, когда ему приходилось нас ждать, он доставал из багажника фланелевую тряпку и принимался протирать драгоценный автомобиль. Cнаружи, изнутри, опять снаружи… Он делал это с таким доведенным до безотчетности усердием, как если бы данное занятие было для него чем-то вроде практики дзэн. Сам он был хорош собой, не то молод, не то моложав, всегда услужлив и улыбчив, но его улыбка слишком уж быстро появлялась и исчезала; по временам она даже казалась мне страдальческой. Что творилось у него в душе, когда он приветствовал нас своим всегдашним «салама»; когда ждал на стоянке, пока мы ужинали в ресторане? Что он делал после того, как отвозил свою чистейшую машину в таксопарк? Как выглядел его дом? Была ли у него семья? Будь я чуть менее скован, я мог бы запросто расспросить его, и он наверняка рассказал бы мне о своей жизни. Но вместо этого я только ответно улыбался, выдавливал из себя ломаную малагасийскую речь (что было совершенно необязательно, так как Жозеф прекрасно понимал по-французски) и откупался от невразумительного чувства вины (перед кем и за что?) несуразно щедрыми чаевыми. Алиса тоже предпочитала не вникать в историю Жозефа, отгораживаясь американским простодушием: «Жозеф? Он — лапочка!» Но и она, по-видимому, что-то такое чувствовала. Во всяком случае, ее чаевые не уступали моим.