Африканская книга

Чем ближе подъезжаешь к городу, тем больше вокруг кипарисов и эвкалиптов. От Вестлендс до центра — одни красоты. «А людям здесь, судя по всему, неплохо живется, — произносит Прашант, когда мы проезжаем Лавингтон. — Как в Америке, если не лучше». Бонайя возражает: средний класс здесь довольно малочислен, уровень безработицы очень высок. Я принимаю сторону Прашанта: по сравнению с другими африканскими городами, где мне доводилось бывать, в Найроби благодать. Это наивное замечание выводит Бонайю из себя. «Хотите узнать, что такое Найроби? Давайте я покажу вам Киберу. Можем даже пообедать там. Я знаю одно место, где можно выпить пива „Таскер“ и съесть жареного мяса с угали. Мясо там, кажется, жарят на машинном масле. Но это — настоящий Найроби. Еще там гонят самогон, много сортов». И он принимается перечислять сорта самогона, как недавно перечислял деревья рифтовой долины. Чанга, чибуку, матхенгиту, джоги, карара, бусаа. Для крепости в них добавляют аспирин и хину. Молодежь, правда, предпочитает клей (на местном жаргоне — «кабире»). Его тут нюхает каждый сопляк. Вон они, малолетние чокораа[303]: во рту — клеевые пузыри, в глазах — пустота. Кабире разъедает детские мозги; к подростковому возрасту это будут уже полные отморозки. Но без клея здесь никак: он, кроме прочего, заглушает голод, родители зачастую «кормят» им своих детей просто потому, что больше кормить нечем. Дома в Кибере строят из обрезков железа, кусков парусины и пластиковых мешков (тех самых, запрещенных). Всюду тучи насекомых. Выгребные ямы до краев полны нечистотами, от которых по всему району идет невыносимая вонь. Ветер приносит фабричный дым из близлежащей промзоны. Это тоже Найроби. Или нет, это — в первую очередь, а Вестлендс, Лавингтон, Килелешва, их подслеповатое благополучие — «тоже».

Между двумя бесконечными потоками машин на Лангата-роуд бродят уличные торговцы, предлагая застрявшим в пробке автомобилистам свой розничный товар: все, что угодно, от пережаренных пирожков до автомобильных дворников, от истрепанной Библии до уродливых детских игрушек. Эту торговлю видишь по всей Африке, везде одно и то же или почти одно и то же, с небольшими различиями: например, здесь, в отличие от Ганы, тюки и коробки с товаром не принято носить на голове. Есть и такие, что ничего не предлагают, а просто побираются, калеки и горемыки, убогие мира сего. Один из них, весь в язвах и поту, до того безобразен, что даже самые невозмутимые водители поспешно закрывают окна. Вот он тычется в закрытое окно нашей машины, и в тот же миг с другой стороны к машине подходит молодая продавщица бананов. Приветливо улыбнувшись доходяге, эта Эсмеральда протягивает ему целую кисть бананов — и идет дальше. Вспомнилось, как Биньяванга Вайнайна рассказывал: еще полвека назад в Кении человек, если он был голоден, мог прийти на банановую шамбу[304] и, никого не спросясь, есть бананы, пока не наестся досыта. «Так было заведено. Ешь сколько хочешь, никто тебе и слова не скажет. Но не дай тебе бог вынести с плантации хоть один гнилой банан…»

Когда я жил в Гане, пастор Фрэнсис Обенг делился впечатлениями от Кении, где ему однажды довелось побывать: дескать, у них там в Восточной Африке богатая культура, но люди жесткие, совсем не такие, как в Гане. Теперь я и сам побывал в Кении и Танзании, и мое впечатление — диаметрально противоположное. Кенийцы ничуть не менее доброжелательны и отзывчивы, чем ганцы. С ними так же тепло. И они так же мало знают о Западной Африке, как ганцы и нигерийцы — о Восточной. Оно и понятно: в одной Кении живут сорок четыре народности с их отдельными языками и традициями; то же самое и в смежных вселенных — в Уганде, Руанде, Танзании, Эфиопии, Судане. То, что образованный кениец вроде Бонайи способен ориентироваться в этом многообразии, уже само по себе достойно восхищения. И что уж тогда говорить о дальних мирах вроде Ганы, Нигерии и Сенегала; на них никакого кругозора не хватит. Сравнивать могут только вазунгу вроде меня — те, кто обладает самым поверхностным знанием. Поверхностный взгляд и свобода передвижения — вот мои козыри. Почти десять лет назад мне посчастливилось работать врачом в Западной Африке, а теперь — в Восточной.

2. Кениата