Африканская книга

Наконец толстуха-распорядительница перехватила микрофон, и вместо оскорбительных выпадов в адрес «мзунгу» мы снова услышали ее одышливо-беззубые остроты. «Ученик луо никогда не засыпает на уроке, он просто отлучается на совещание с духами предков…» И так далее. Когда этот разогрев закончился, началось самое главное — и самое ужасное. Показ мод и конкурс красоты. Да, да, настоящий конкурс красоты — с заданиями и вопросами для участниц, с финальным смотром и решением жюри. Ужасен же он был тем, что в качестве моделей выступали онкобольные, бывшие и нынешние пациентки доктора Кэтрин Кимани. Многие из них были в париках, некоторые — на костылях. Их заставляли прохаживаться по сцене, им задавали идиотские вопросы, а в конце присуждали призы за красоту и наиболее элегантную походку. Это тоже было рекламой частной клиники Кэтрин, и это было поистине чудовищно. Потом выступила молодая женщина, у которой недавно нашли рак молочной железы с метастазами по всему телу. Она прочла стихи о том, как не хочет умирать и оставлять сиротой маленькую дочку. Вслед за ней на сцену взошел какой-то местный политик (или полпред политика) с призывом объединиться против чумы XXI века. Затем был сам ужин, во время которого мы и улизнули, изо всех сил стараясь, чтобы наше исчезновение прошло незамеченным. Больше всего я боялся, что где-нибудь на выходе или в лифте столкнусь с Кэтрин и буду вынужден бормотать дежурные любезности, из‐за чего Алка меня разуважает, да и я сам себя — тоже. К счастью, ничего такого не произошло. В лифте мы столкнулись не с Кэтрин, а с Бобом. Он посмотрел сначала на нас, потом куда-то в сторону и, качнув головой, произнес тоном, которого я у него еще никогда не слышал: «Убью Мучеузи».

* * *

В субботу я сдержал обещание показать Алле кенийские красоты: мы отправились на озеро Найваша и в национальный парк «Ворота ада». Это жутковатое название закрепилось в начале XX века, после извержения вулкана Лонгонот, когда лава, проникшая сквозь узкий проход в скалах, затопила масайские селения, находившиеся тогда на территории парка. Мы ехали той же дорогой, что в прошлый раз — в Масаи-Мара, и я снова поразился уникальности здешней природы. Она — не тропическая, как в Гане или Танзании, и не горная, как в Эфиопии; она сама по себе. Акации, мимозы, кипарисы и эвкалипты, стройные, как сами кенийцы. Банановые рощи, заросли лантаны. Отовсюду открываются головокружительные виды на Великую рифтовую долину; далеко внизу виднеются шамбы, где еще во времена лорда Деламер и баронессы Бликсен выращивали кофе, сизаль, пиретрум. Отара спускается в овраг, слышится звон колокольчиков. И начинается то, о чем можно было только мечтать в Масаи-Мара: вместо тряски в джипе — многочасовая езда не на джипе, а на велосипедах — по проселочной дороге, среди скал и акаций. Рядом с нами бродят зебры, жирафы, на привале нас встречают верветки[333]. Утреннее солнце, свежий ветер. Ехать и ехать. Спускаться в каньон, к горячим источникам, по крутостенному оврагу, образованному когда-то в результате размыва вулканических отложений, к зарослям, пахнущим розмарином. Натянуть скалолазную обвязку (чего не делал уже много лет), чтобы, корячась и обливаясь потом, залезть на небольшую скалу, которую здесь называют «Масайская девушка» («Если не выйдешь замуж, — пугают масаи своих дочерей, — превратишься в скалу, точь-в-точь как эта»).

На обратном пути солнце уже палит вовсю, надо ехать в гору, и я еле кручу педали. Выдохся еще во время скалолазания. Алла, которая на скалу не полезла, держится куда лучше. Я плетусь за ней из последних сил, а где-то далеко впереди мчится на своем допотопном велосипеде наш проводник, парковый рейнджер Исайя. У него актерская внешность, он похож на персонажа из старых голливудских фильмов про Африку — по мотивам романов Карен Бликсен или Дорис Лессинг. Он играет желваками, у него ходит кадык. Человек с такой внешностью должен выражаться только в витиевато-иносказательной манере. Если он хочет призвать своих попутчиков к молчанию, он скажет: «Болтовня живет у глупца в голове. Иногда ей становится одиноко, потому что, кроме нее, там никого нет. И тогда она выходит наружу безо всякой надобности». Но сейчас Исайя говорит другое.

— Ну как, тяжелая была дорога? — участливо спрашивает он у меня, когда мы подъезжаем к выходу из парка и спешиваемся с великов.

— Не самая легкая, но, в общем, ничего страшного, — отвечаю я, изо всех сил стараясь сдержать одышку. — А тебе как показалось?

— Для тебя эта дорога была очень тяжелой, — отвечает он с уверенностью. — А для меня — раз плюнуть.

* * *