Айвазовский

Серьёзная подготовка к предстоящему мероприятию, переживания художника не были напрасны. Его картины зрители в Париже встретили с теми же восторженными отзывами, что и в России. Этот факт особенно примечателен потому, что период 1890-х годов стал временем расцвета импрессионизма, сменившего во многом новаторские для своего времени произведения художников барбизонской школы. Влиятельные коллекционеры и маршаны — торговцы картинами — Поль Дюран-Руэль и Амбуаз Воллар поддерживали новые веяния в искусстве: барбизонцев, импрессионистов, постимпрессионистов. Но вместе с тем и знатоки и обыватели столицы Франции остались весьма неравнодушны к восходящему к классике искусству феодосийского мариниста. Что ясно свидетельствует и о незаурядном таланте И. К. Айвазовского, и о самобытности его живописи, не принадлежавшей ни одному конкретному стилю, направлению или школе. В колористике и манере исполнения его картин гармонично звучали и романтизм, и реализм, обогащённые академическим почерком, а также оттенками импрессионизма. Можно предположить, что импрессионистическая живопись с её вниманием к световоздушной среде, к малейшим нюансам в изменении состояний природы, созвучным настроениям человека, была во многом близка И. К. Айвазовскому. Успех сопровождала заслуженная награда. Иван Константинович был удостоен ордена Почётного легиона правительством Французской республики. Чему сохранилось документальное подтверждение:

«Отношение исполняющего дела заведующего административным отделом кабинета Его Императорского Величества в Академию художеств о награждении И. К. Айвазовского орденом Почётного легиона Правительством Французской республики.

12 апреля 1890 г.

Административный отдел кабинета Его Величества имеет честь уведомить Ваше сиятельство для сведения, что причисленному к Императорской Академии художеств профессору живописи тайному советнику Айвазовскому пожалованы Правительством Французской республики — командорские знаки ордена Почётного легиона и что по всеподданнейшему о сём докладу министра иностранных дел последовало в 3 день сего апреля всемилостивейшее соизволение на принятие и ношение упомянутого ордена и что о таковой монаршей воле поручено императорско-российскому послу в Париже, действительному тайному советнику барону Марен [нрзб] объявить профессору Айвазовскому.

И. д. заведующего административным отделом

Половцев»[380].

Так, в Россию Иван Константинович возвращался из Европы, как и в молодые годы, одержав «безоговорочную победу» своим искусством. Это был не только его личный триумф, но значимое утверждение российской школы живописи во Франции, зримое доказательство того, что отечественные художники нисколько не уступали европейским, а по уровню мастерства могли превосходить их. Если на протяжении всего XVIII столетия европейцы «учили» наших соотечественников (можно вспомнить о явной доминанте иностранцев в стенах Петербургской академии художеств, представителей так называемой россики), то в конце XIX — начале XX века русская школа живописи, словно набравшись сил, могла демонстрировать в одной из известнейших европейских столиц картины своих первоклассных мастеров. Среди них достойно и сильно прозвучало имя Айвазовского, а его самобытное творчество, представленное в парижской галерее, запомнилось зрителям надолго.

По-прежнему немалое значение художник придавал благотворительности. Так, только в 1890 году он пожертвовал на постройку православной церкви в Биаррице две тысячи рублей, полученные от розыгрыша в лотерею его картины[381], а в следующем году отдал в дар Эрмитажу одно из своих полотен[382]. И. К. Айвазовский не забывал и о поддержке талантливой молодёжи, а потому в 1891 году ходатайствовал о трудоустройстве молодого скульптора Романовского, о чём узнаём из письма вице-президенту Императорской академии художеств И. И. Толстому[383]. Читая строки, написанные Иваном Константиновичем, нельзя не отметить всегда свойственный ему изысканно вежливый тон письма, а также ту искреннюю заботу, которую он проявлял по отношению к начинающим художникам:

«10 октября 1891 г., Судак.

Глубокоуважаемый граф Иван Иванович!

Позвольте мне обратиться к Вашему сиятельству с ходатайством. Письмо это будет иметь честь передать молодой Романовский (мой сосед). Он прекрасный человек и с большим дарованием по скульптуре. Недавно обстоятельства его родных весьма пострадали, и он с молодой женой (родственницей] проф[ессора] скульпторы] Забелло) очутились в бедственном положении. Как окончивший университетское образование, [он] просит меня ходатайствовать в Петербурге место в каком-нибудь министерстве.

Но, зная его прекрасные способности по скульптуре, я советую [ему не] идти по службе, а продолжать скульптуру. Поэтому я покорнейше прошу Вас, обязательный граф, сказать о нём Беклемишеву или Чижову[384]. Он, Романовский, может быть хорошим помощником пока и полагаю, что всё-таки богатое дарование может иметь средства художественным трудом.