Айвазовский

Его общественная деятельность оставалась всё столь же активной в 1890-е годы, а те результаты, которых он в ней достиг, приносили пользу не одному поколению, они значимы и сегодня, прежде всего, это основанное им художественное собрание — ныне картинная галерея, носящая его имя. Помимо обширной коллекции ценных полотен, галерея явилась своеобразным памятником жизни Айвазовского, напоминанием о событиях, которым он был свидетелем, свершениях, в которых участвовал, о выдающихся людях, с которыми общался. «Шутка ли сказать, он лично знал Жуковского, Пушкина, Гоголя, ему покровительствовал “дедушка” Крылов, его знала и любила тургеневская “плеяда”: писатели, художники, артисты дарили ему свои произведения с собственноручными надписями и свои портреты, из которых он составил целую коллекцию для своей картинной галереи; наконец, его ласкал двор четырёх русских императоров!»[400] Некоторые экспонаты Феодосийской картинной галереи и в наши дни напоминают об этом. Что тем более ценно, поскольку Иван Константинович, постоянно работая кистью, не любил пера — почти не оставил мемуаров.

Ещё при жизни художника галерея и его дом стали своеобразным общественно-культурным центром. Здесь не только проводились вернисажи, концерты, творческие вечера, но в гостиной во время приёмов составлялось общественное мнение, в кабинете живописца обсуждались важнейшие для жизни города вопросы, будь то предстоящие городские выборы или перспективы нового строительства. Всех интересовало мнение выдающегося мариниста — почётного гражданина Феодосии.

Действительно, авторитет Айвазовского в его родном городе в 1890-е годы был непререкаем. «Первым человеком в старой Феодосии был Айвазовский. С ним как будто умерла и старая Феодосия, за последние 20 лет совершенно изменившая свой прежний облик. Да он и сам был главным виновником этой перемены, потому что устройством порта и проведением железной дороги Феодосия почти исключительно обязана его энергичным настояниям, связям и влияниям в высоких сферах»[401].

Его нередко можно было видеть на улицах родного города. Знаменитый маринист шёл своей характерной небыстрой, но бодрой походкой. Каждый в городе знал Айвазовского, его приветствовали, низко раскланивались и не только как с художником, но, вероятно, в первую очередь как с влиятельным горожанином, к тому же тайным советником, сановником. Один из феодосийцев рассказывал: «...Придёшь к Ивану Константиновичу вечером, сидишь себе у него, болтаешь о том, о сём, в винтик[402] с ним поигрываешь, всё это запросто. А посмотрели бы Вы на него в Петербурге! Там вельможи к нему на поклон ездят! При дворе он свой человек!»[403]

Помимо всего прочего Иван Константинович славился гостеприимством, и в его доме часто собирались и феодосийцы, и приезжие. Он любил общаться с ними, с удовольствием проводил недолгое время отдыха за игрой в винт, словно подтверждая объективность итальянского изречения: «Нельзя быть слишком старым человеком для хорошей игры в приятной компании». Представители творческих кругов, посетившие город художники, писатели, артисты, музыканты обязательно бывали в доме Айвазовского, некоторые гостили здесь подолгу. Традицию гостеприимства в Крыму вслед за маринистом, словно наследуя ему в этом, продолжил уже в начале XX века его младший современник, известный Ивану Константиновичу как талантливый «шельмец»-гимназист, — Максимилиан Волошин, построивший недалеко от Феодосии, в Коктебеле, свой дом, известный и ныне как «Дом поэта».

Так, И. К. Айвазовского по праву можно назвать ярким представителем особой традиции — основания самобытных камерных культурных центров, какими становились нередко частные усадьбы и особняки. Подобную роль в Москве в конце XIX — начале XX века играли дома знаменитостей: основателя галереи П. М. Третьякова, художника В. М. Васнецова, коллекционера И. В. Цветаева, в подмосковном Абрамцеве — усадьба мецената С. И. Мамонтова, а также имение Талашкино княгини М. К. Тенишевой под Смоленском, усадебный дом на берегу реки Тарусы В. Д. Поленова. Такова немаловажная тенденция времени, особенность развития отечественной культуры рубежа веков, в которой феодосийский маринист сказал своё «веское слово», став, помимо прочего, родоначальником Киммерийской школы живописи, так сильно повлиявшей на сложение её особых мифологем, её мифопоэтики.