Айвазовский

Обращение к образам Библии в живописи в течение всей жизни будет важно для Айвазовского. Он, крещёный, глубоко верующий человек, склонный к философскому мышлению, со студенческих лет искал иносказательных смыслов в искусстве и выражения глубинных вневременных идей. Можно только предполагать, какой тайный смысл вкладывал маринист в полотно, оставленное им на острове Святого Лазаря. Возможно, в нём он иносказательно говорил о суетности жизни, вторя смыслу аллегорических натюрмортов «Vanitas» — «Суета сует, и всё — суета». Возможно, работая над картиной, размышлял о духовном выборе своего брата и о собственном выборе — служить искусству и через его образы создавать упорядоченный, гармоничный мир, где господствуют истинная красота, разум и добродетели.

Италия, величие её памятников, бесспорно, располагали к подобным рассуждениям, к созданию возвышенных, полных умиротворения и гармонии образов, какой и был создан художником на полотне «Лунная ночь на Капри» (1841, ГТГ). А. С. Пушкин писал: «Италия, волшебный край, приют высоких вдохновений». Ему словно вторил И. В. Гёте: «О Рим! Ты целый мир...» Н. В. Гоголь оставил об итальянской столице множество восторженных отзывов, например, всего за три года до приезда сюда Айвазовского, он писал: «Я почти с грустью расставался с Италией.

Мне жалко было на месяц оставить Рим... Вот моё мнение: кто был в Италии, тот скажи “прости” другим землям. Кто был на небе, тот не захочет на землю»[93].

Едва приехав в Вечный город, 9 сентября 1840 года Иван Константинович сразу же подаёт рапорт в правление Академии:

«Имею честь уведомить о прибытии моём в Рим 2-го сентября 1840 года и прошу покорнейше оное Правление выслать вексель на первую треть, а также к родителям моим известную Вам сумму.

Пенсионер Иван Гайвазовский»[94].

Молодой художник с нетерпением и душевным трепетом отправился на свою первую встречу с великим городом, с его миром, с его уникальными образами, в которых Античность, Средневековье и современность оставили свой след через гармонию архитектурных произведений, приобретших мировую славу. Пейзажиста не могли оставить равнодушным вид на Капитолийский холм с постройками великого Микеланджело, площадь и собор Святого Петра со знаменитой колоннадой, палаццо Фарнезе, возведённое по проекту Антонио да Сангалло Младшего и Микеланджело с росписями в галерее, исполненными Аннибале Карраччи; вдохновенное создание архитектора Виньолы — церковь Иль Джезу (церковь Иисуса) и палаццо Фарнезе в Капрароле, запоминающееся решение Пьяццы дель Пололо (Народная площадь) с тремя улицами, лучами сходящимися здесь к двум одинаковым храмам.

И снова обратимся к словам Гёте о Риме: «Здесь видишь жизнь, которая длится две тысячи лет, а то и больше, столь многообразную силу смены эпох и в корне изменившуюся, но ведь почва-то осталась всё та же, и горы всё те же, а частенько та же колонна и стена, в народе — всё тот же характер; ты становишься соучастником великих решений судьбы, и наблюдателю поначалу трудно разобраться, как Рим сменяется Римом, и не только старый Рим новым, но как различные эпохи наслаиваются одна на другую»[95].

В октябре 1840 года художник приезжает в Неаполь, вновь неустанно работает над полотнами, о чём и сообщает в Санкт-Петербург в очередном рапорте:

«...Два месяца как я в Неаполе и имею уже несколько картин, которые после Римской выставки отправлю в С.-Петербург в распоряжение господина конференц-секретаря императорской Академии художеств.

Пенсионер Иван Гайвазовский»[96].

Он остаётся на зиму 1840/41 года в Риме. Его решение понятно — пребывание в Италии дало ему исключительно много, было подобно важнейшей школе мастерства. Здесь он сблизился с Н. В. Гоголем и А. А. Ивановым, и общение с ними заставило задуматься о многих вопросах религиозно-философской сферы, несколько иначе взглянуть на своё творчество, на роль художника в мире. Вероятно, он ставил перед собой вопрос, который задаёт себе, пожалуй, каждая художественная натура: в чём значение творчества? Как верующий, мыслящий человек Айвазовский видел главную цель творчества в преобразовании человеческой души, в духовном созидании.

Не менее важны для него оказались те профессиональные уроки, которые давали ему старые мастера. Изучая их произведения в многочисленных музеях и галереях Италии, в храмах и частных собраниях, он словно беседовал с ними, и такое изучение сокровищницы мирового искусства обогащало его. Айвазовского не могли не восхищать живописные шедевры Рафаэля, Боттичелли, Микеланджело. В Венеции его поразили рассветная ясность алтарных образов Чимы да Конельяно, экспрессия и совершенство композиций Якопо Тинторетто, полотна которого он встречал едва ли не в каждой венецианской церкви, а вершиной творчества этого сумрачного гения определил для себя десятки монументальных полотен в скуоло Сан-Рокко. Строгость рисунка и звучность локальных цветов в композициях другого гения, Тициана Вечеллио, особенно чётко раскрывались в интерьерах одного из красивейших венецианских храмов — Санта-Мария делла Салюте.