Айвазовский

Акварель М. И. Скотти, своеобразно иллюстрирующая памятное событие, происходит из альбома «Рисунков русских художников в Риме» (1843, ГТГ), названного А. Н. Бенуа «баловством на бумаге». Альбом создавался коллективно тремя авторами: архитектором Н. Л. Бенуа, живописцами и друзьями мариниста В. И. Штернбергом и М. И. Скотти — и был преподнесён П. А. Кривцову, начальнику русских художников в Риме, когда он возвращался в Санкт-Петербург. Рисунки отличались явно шутливым характером и рассказывали о событиях из жизни академических пенсионеров 1840-х годов.

Графический лист, исполненный Скотти, передаёт и торжественную официальную церемонию приёма российских художников папой римским, и портреты молодых пенсионеров, и бытовые сценки, к тому же дополненные комическими стихами скульптора Н. А. Рамазанова и архитектора А. И. Резанова. Михаил Скотти ещё раз обратился к мимолётному отображению Айвазовского в групповой композиции «Русские художники на форо Романо» (1842, Национальный художественный музей, Республика Беларусь), где стаффажная фигура мариниста едва различима на втором плане, среди античных колонн руинированных сооружений.

Также часто, но значительно более доброжелательно изображал Айвазовского в быстрых набросках В. И. Штернберг, его самый близкий друг в годы юности. Его графические зарисовки портретны, не лишены доли лёгкой иронии, свойственной самому портретируемому. Так, однажды маринист писал о себе А. Р. Томилову: «...прошу не забыть смешного крымчака»[106]. Василий Штернберг изобразил своего друга в акварели «Айвазовский в костюме тореадора» (1843, НКГА), в графическом наброске «Художники Л. X. Фрикке, И. К. Айвазовский и А. А. Иванов» (ГРМ). При достаточно быстром, обобщённом решении эти произведения позволяют составить представление о внешнем образе молодого успешного живописца, дают возможность судить и о его обоснованно высокой самооценке, уверенности в своих силах и целеустремлённости. Эти качества Ивану Айвазовскому удалось сохранить на всю жизнь, что во многом определяло его творческие достижения.

Сам Иван Айвазовский в письме В. И. Григоровичу рассказывает о своём успехе и работе других отечественных художников в Италии:

«30 апреля 1841 г., Неаполь.

Милостивый государь Василий Иванович!

Меня очень тронуло известие о нездоровом состоянии Вашем. Я был в Риме, когда нас уведомили об этом, но надеюсь на милость божию сохранить Ваше здоровье к благополучию не только семейства Вашего, но всех нас и будущих питомцев Академии. Зная Вашу чувствительную, благородную душу, мы почти могли отгадать причину болезни Вашей. Первые письма мои Вы, вероятно, получили и знаете потому, сколько и какие картины я написал, в том числе одну картину, представляющую флот неаполитанский у Везувия, пожелал купить король и уже она давно у него во дворце. К карнавалам римским я с четырьмя картинами отправился в Рим, где выставил, окончивши эти картины. Публика римская очень приняла великодушно мои картины, в журналах расхвалили донельзя. Всё меня радует, признаться, но не думайте, что это могло бы мне повредить. Я всё продолжаю строго наблюдать природу, а фигуры на картинах всё-таки не под[вели] другие достоинства. Но зато теперь буду каждую фигуру на картине писать с натуры. Мне лишне было бы описывать подробности о моих картинах. Вероятно, журналы дойдут и до Вас — лучшее известие. На каждую картину было по несколько охотников, небольшие все продал, но “Ночь неаполитанскую” и “День” я никак не хотел уступить иностранцам.

Англичане давали мне 5000 рублей за две, но всё не хотелось уступить им, а отдал князю Горчакову[107] за 2000 рублей “Ночь” с тем, чтобы он по приезде послал бы в Академию. Он мне обещал это сделать. “День” оставил у себя я пока. Что-нибудь ещё напишу. Чтобы [нрзб] только послать к Вам. Прочие небольшие две купили англичане в Лондон; две небольшие купил граф Энглафштейн[108] в Берлин, а остальные две граф Чиач в Гамбург.

С тех пор, как я в Италии, написал до 20 картин с маленькими, да нельзя утерпеть, не писать: то луна прелестна, то закат солнца в роскошном Неаполе. Мне кажется, грешно бы было их оставить без внимания, тем более мне, которому — есть главнjе. Теперь пятый день, как я с Штернбергом и Монигетти[109] приехали в Неаполь и разъедемся по своим местам, т. е.: я в Кастельмаро и по прочим окрестностям, Штернберг у своих грязных лацарони, а Монигетти — к развалинам Помпеи. Сей последний диктует мне своё почтение Вам, а Штернберг сам припишет...