Они улыбнулись, мгновение помолчали. В последнее время тишина, пусть даже прерываемая клокотанием томящейся в кастрюле говядины по-бургундски и мерным шипением радионяни, была редкой гостьей в их доме. Айзек почувствовал, будто все его напряжение собралось где-то между лопатками и вытекло, испарилось, осело невидимым конденсатом на кухонных окнах. Он закрыл глаза и выдохнул. Потом потрепал Мэри по плечу и снова кивнул на тетрадь.
– Новая задумка? – поинтересовался он, для надежности указав на записную книжку еще и бокалом вина. – Ты ушла от ответа. Не думай, что я не заметил.
–
– Что-то не похоже, – сощурился Айзек, отнимая руку от ее плеча, чтобы взять тетрадь. Мэри вздохнула, но мешать ему не стала.
–
Айзек открыл тетрадь и расплылся в улыбке:
– Ты снова пишешь!
–
– Это так здорово! – не унимался Айзек. – Как же я тобой горжусь! И давно ты начала?
–
Они рассмеялись. А потом Айзек вгляделся в разворот тетради. Некоторое время он рассматривал схематичный набросок, потом снова улыбнулся, поднес записную книжку к Мэри и указал на рисунок.
– Ну и кто это?
Даже лучшие эскизы Мэри выглядели так, будто были нацарапаны во время землетрясения. Это нисколько не мешало ей пытаться визуализировать свои задумки, особенно когда она загоралась новой идеей. Ее кривенькие наброски служили отправной точкой для Айзека – на их основе он создавал скетчи поприличнее. Которые не стыдно было показать издателю. Так их книги и рождались. Она была мозгом, он – ее правой рукой, вооруженной цветными карандашами. Айзек вгляделся в ее новое детище – главного героя будущей книги. Овальный, с большими черными глазами и странными загогулинами вместо рук, он чем-то напоминал мистера Щекотуна[66]
, пару раз протянутого между валиков выжималки.–
Айзек придвинул стул и уселся рядом с ней.
– Я весь внимание! – торжественно провозгласил он.
И она поведала ему свою сказку. Очень знакомую сказку – ту, которую Айзек рассказывал самому себе не один месяц. Историю о мальчике, который нашел в лесу инопланетное яйцо и изо всех сил старался помочь пришельцу вернуться домой. Реальность хрупка, не правда ли? Ее скорлупа трескается от самого нежного прикосновения. А скорлупа Айзека полопалась так сильно, что уже не срастется. Значит, все, чем он жил эти месяцы, можно считать результатом воздействия какой-то липкой дряни, просочившейся в его сознание через эти изломанные трещины. Айзек обнаруживает себя в машине на пути к месту, где погибла его жена, – к мосту, на краю которого он стоял несколько месяцев назад. За мостом раскинулся лес, по которому сейчас бродит яйцо – то ли выдуманное Айзеком, то ли все-таки настоящее. Оно вот-вот отправится домой – а может, не отправится. За лесом стоит больница. За ее стенами сыну Айзека прямо сейчас делают операцию, после которой он очнется – или не очнется. Айзек обязательно поедет в больницу. Потом. Пока он должен сдержать слово, данное Эггу – не важно, настоящий он или воображаемый. Айзек не может позволить себе нарушить еще одно обещание.
– Ты так и не ответила на мой вопрос, – напомнил Айзек, когда Мэри закончила свой рассказ.
–
– Кто он? – Айзек постучал пальцем по наброску яйца. – Как его зовут?
Мэри бросила взгляд на рисунок.
–
– Эгг? Его зовут Эгг?
–
– Странная ты, – усмехнулся Айзек, покачав головой. – А мальчика как назовешь? Который его находит?
–
Десять