Айзек и яйцо

Айзек проводит рукой по каменному парапету. Он выглядит таким массивным, таким нетленным, но здесь, с внутренней стороны, тоже прочерчен трещинами и изъеден временем. Айзек замечает на нем вмятину от автомобильного капота, точно оставшиеся на стене очертания не вписавшегося в поворот мультяшного персонажа. Он вытаскивает из трещины выбитый камешек, задумчиво вертит его в руках, потом снова оглаживает парапет, опускает голову и закрывает глаза. Он слышит холостое ворчание своей машины, беспрерывное, монотонное динь-динь-динь и едва различимый шелест в ветвях обступивших дорогу деревьев. Впервые за все эти месяцы ему кажется, что Мэри здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки.

– Я спасу его, – обещает он мосту – Мэри, – не уверенный, о ком именно говорит.

Айзек открывает глаза, убирает руку с парапета и вытирает его меловой поцелуй о свои неизменные треники. Белых пятен на них не остается – они и так густо запорошены прахом. И без того грязная футболка запорошена еще сильнее. Возможно, именно поэтому он так ясно ощущает присутствие Мэри. Будь она и правда здесь, то посмеялась бы над его нелепым видом. И не без повода: он даже свои потрепанные домашние тапки не удосужился снять – ну, хоть халат дома оставил. Только вчера уложенные волосы выглядят немытыми и неопрятными. Щетина спешит вернуть свои угодья – щеки чешутся так, будто по ним снуют муравьи. Он чувствует себя… и похож он на… в общем, ему кажется, что выглядит он в точности так, как подобает всякому уважающему себя городскому сумасшедшему. Закономерный исход для человека, потерявшего все. Айзек оборачивается на ближайшее к нему дерево, вглядывается в раскинувшийся позади безмолвный темный лес – тот лес, в котором много недель назад он все же кое-что обрел. Он подумывает снова броситься в чащу, но голос разума – а может, ветер – нашептывает:

– Эгга не существует, помнишь?

Утверждение небезосновательное. Айзек пытается вспомнить, каково это – трепать Эгга по пушистому загривку. Пытается – и не может. Он с горечью осознает, что ждал появления огромного космического корабля в лесу только потому, что именно так заканчивается «Инопланетянин». Он уже собирается поблагодарить ветер за заботу и отправиться домой. Нет, не домой – в больницу. Но тут он слышит нечто иное. Не ветер, не реку, не занудное динь-динь-динь. Крик. Неужели? Он вспоминает поляну, на которой когда-то нашел Эгга, и крик, приведший его в лесную глушь. Он представляет, как на эту поляну, ломая деревья, громоздится космический корабль, как вырвавшийся из его утробы луч подхватывает и утягивает Эгга в металлические недра. Он почему-то воображает, что из зарослей выныривают тысячи других Эггов. Подобно эвокам[67], они ковыляют в сторону корабля и лопочут что-то на своем. Мгновение – и Эгг затерян в море своих собратьев. Айзек качает головой и снова прислушивается к крику. Потом перешагивает через мертвые цветы и вплотную подходит к деревьям, сгрудившимся у самого съезда с моста. Вскоре он уже топчет вязкую землю на опушке леса, намереваясь снова спуститься по склону и затеряться в тенистых зарослях. Прежде чем он успевает сделать шаг, тишину прорезает очередной крик.

Он доносится не из леса – он доносится с моста. Айзек поворачивается и щурится, вглядываясь вдаль. Его глаза привыкли к темноте, но он по-прежнему почти не различает не освещенную фарами часть дороги и тем более мост. Зато он точно знает, где искать того, кто может так кричать. Он помнит этот леденящий кровь, мурашками пробегающий по коже, сводящий желудок вопль. Вопль, который не похож ни на человечий, ни на звериный, ни на нечто среднее. Айзек чертовски хорошо знает этот безнадежный, беспомощный крик. Когда-то он значил «привет». Айзек не раздумывая следует за ним. Он отступает от края обрыва и устремляется вперед, в темноту. Не вниз, не в лес – он поднимается обратно на дорогу. Чем дальше он отходит от яркого света фар, тем острее становится его зрение. Айзек минует подъем на мост, переступает через втоптанные в камень цветы, отворачивается от выщербленного машиной парапета. Он снова прислоняет ладонь к холодному, шершавому камню. Теперь он пробирается на ощупь. Не потому, что ослеплен темнотой, – почву из-под ног выбивает царящая вокруг тишина. Он больше не слышит рева бурной реки. Его никогда не было – и не могло быть. Река лениво переползает через плотину, а деревья, которые только что тянули корявые ветви к мосту, робко жмутся в стороне. На полпути Айзек все же решается посмотреть вниз. Когда он стоял на этом самом месте в прошлый раз, он подумывал спрыгнуть в разверзающуюся под ним бездну. Теперь он видит, что полет в эту бездну представлял бы собой на самом деле – несколько метров свободного падения в мелкую речушку. Ничего страшнее переломанных ног Айзеку не грозило бы.