Айзек и яйцо

Худшее наступать не спешит. Айзек снова открывает глаза. Его губы разомкнуты, тонкая струйка слюны, раскачиваясь, тянется к воде. До реки ему от силы метр. В водной ряби Айзек различает свое отражение. Он недоверчиво вглядывается в собственное лицо, в комичном замешательстве хлопает глазами. Потом вытягивает вперед руки, и они тоже прорисовываются в переменчивом речном зеркале. Он парит в воздухе. Завис прямо над водой. Поначалу ему кажется, будто он обрел сверхспособности. Затем он начинает все явственнее ощущать, как что-то сдавливает его грудь. Может, он забыл, что снарядился парашютом? Или привязал себя к тросу для банджи-джампинга? В отражении он замечает плотно опоясывающие футболку ремни. Он ощупывает свою страховку: две крепкие застежки из пухлых пальцев и пушистая мягкая перевязь, обмотанная вокруг его грудной клетки. Несмотря на агрессивные протесты гравитации, Айзек, будто на корабельном шкиве, ползет обратно – к мосту. Сила притяжения нехотя уступает. Айзека грубо перетаскивают через парапет, и он кубарем валится на неприветливо твердый тротуар – отправную точку всей этой истории. Некоторое время он просто лежит на спине, пытаясь прийти в себя, и смотрит на своего спасителя – в эти огромные черные глаза, переливающиеся мириадами звезд. Эгг молча смотрит на него в ответ.

– Но я же тебя выдумал… – выдыхает Айзек. Теперь появление посреди леса вертолета кажется ему куда абсурднее вероятности существования Эгга.

Эгг выпячивает нижнюю губу, раздумывая над его словами. Вблизи его лицо напоминает сморщенное желтое месиво из рытвин и морщин. Никаких следов тревог и стрессов – его кожа изрезана мудростью, как у Йоды. Наконец Эгг передергивает плечами.

– Уаб уоб, – отвечает он.

Айзек по-прежнему понятия не имеет, что это значит. Сейчас это не важно. Эгг протягивает ему маленькую желтую ручку, и Айзек сжимает ее в своей, позволяя привести себя в сидячее положение – и откуда в Эгге столько силы?

– Не знаю, о чем я думал… – выдавливает Айзек.

Он запинается, переводит дыхание и вдруг замечает, что мир вокруг смолк. Он больше не слышит журчания спешащей прочь воды, ветер перестал копошиться в кронах деревьев. Есть только мост, только Айзек и Эгг – одни на целом свете. Ступни Эгг почему-то втянул в свое пушистое тело, зато руки двумя сугробами громоздятся на тротуаре, точно груды состриженных седых волос на полу парикмахерской. Даже в темноте его мех кажется удивительно ярким. Особенно в темноте. Он никогда не пачкается. А еще – самую малость – светится.

– Не стоило тебя выгонять, – признает Айзек. – Я перенервничал. Зато теперь я, кажется, прозрел.

Эгг смеется. Впервые за все это время. Откуда-то из живота – который, надо сказать, занимает большую часть Эгга – вырывается почти беззвучное, похожее на обезьянье уханье ху-ху-ху. Отсмеявшись, Эгг поднимает свою тряпичную руку и кладет трехпалую ладошку Айзеку на плечо.

– Билабек ибоже бы деудаксика ексибу дебоидь дужа, – назидательно напоминает он.

Айзек на мгновение задумывается над переводом. Человек не может быть неудачником, если у него есть друзья. В их разговор это замечание вписывается с трудом, но реверанс Айзек оценил. Он тоже треплет Эгга по плечу. Ну, скорее по пушистому боку, который может оказаться как плечом, так и ухом. Айзек не может удержаться: он встает на колени, хватает Эгга и прижимает к себе так крепко, как только может. Рука больше не болит. Даже не дрожит. Айзеку кажется, будто он обнимает пушистую грелку. Он так сильно стискивает Эгга в своих объятиях, что даже немного переживает, не лопнет ли его друг. Эгг не лопается. Более того, Эгг, который поначалу казался напуганным и даже булькнул свое коронное «блэ», отвечает на его объятия. Он обвивает и обвивает Айзека своими длинными, как щупальца осьминога, руками. Айзек понятия не имел, как сильно ему не хватало простых человеческих (или не очень) объятий. Настоящих объятий: без падений в воронку воспоминаний, без непроглядной черной бездны. Мех Эгга пахнет теплой овсянкой. Айзек зарывается носом в мягкую шерсть, будто в самое уютное одеяло. Чувства переполняют его, и он задерживает дыхание, чтобы не начать всхлипывать.

– Спасибо, Эгг, – говорит он.

С минуту они молча обнимаются. За мгновение до того, как теплые объятия превратятся в затянуто неловкие, Эгг убирает руки, по-утиному отступает на пару шагов назад и пристально смотрит на Айзека своими выпученными глазами.

– Бабидса, – выдает он, разворачивается и начинает спускаться по мосту.

Снова повисает тишина – только желтые лапки шлепают по асфальту. Шлеп-шлеп-шлеп. Айзек вспоминает, как скрипел снег под ногами Мэри, когда она точно так же от него уходила. Он поднимается, готовясь броситься в погоню. На этот раз он обязательно извинится.

– Я знаю, что я тупица! – кричит Айзек вслед Эггу. – Прости меня.