Академия при царском дворе. Греческие ученые и иезуитское образование в России раннего Нового времени

Цель шестой статьи заключалась в том, чтобы оградить академию от конкуренции со стороны частных учителей. Так, под страхом конфискации недвижимости запрещался наем учителей для обучения греческому, польскому и латыни без предварительного согласия со стороны блюстителя и преподавателей академии. К тем, кого интересовали эти языки, был обращен призыв (но не требование) учить их в академии. Таким образом учащиеся были бы защищены от любых возможных угроз их православной вере. Эта статья «Привилегии» отнюдь не запрещала частное обучение как таковое. Напротив, она наделяла преподавателей и блюстителя академии полномочиями по надзору за этой сферой занятий с целью не допустить, чтобы учащиеся сбивались с пути истинного в вопросах веры. В этом отношении «Привилегия» не упоминала конкретно патриарха; напротив, предполагалось, что рамки подобного надзора будут созданы указом царя. Более того, как мы вскоре увидим, в «Привилегии» ничего не говорилось о том, что штат академии должен состоять только из представителей духовенства, что неизбежно подчинило бы ее напрямую патриарху. Соответственно, эту статью можно понимать как компромисс между заботой о сохранности веры и широко распространившейся к тому времени среди придворной элиты практикой найма домашних учителей333.

Следующие две статьи посвящены статусам учащихся и штатных преподавателей академии. Седьмая статья позволяет ученикам отложить выплату родительских долгов до завершения обучения. Очевидно, эта мера должна была послужить стимулом для поступления в академию. Кроме того, учащиеся ограждались от преследования за какие-либо нарушения закона, кроме убийств и сходных преступлений. Эти положения развивались в следующей статье, уже применительно к штатным преподавателям академии. Так, в случае если в адрес блюстителя выдвигались обвинения в преступлениях против веры или в иных проступках, разбирательством должен был заниматься суд, состоящий из учителей, в присутствии представителей царя и патриарха. Если же обвинение предъявлялось кому-либо из учителей, то его должны были судить блюститель и прочие учителя в соответствии с правилами, выработанными совместным решением царя и патриарха. Юрисдикция приказных судов не распространялась на подобные дела («ни камо же инуде в приказы на суд да возмешся»). Наконец, судить учеников за нарушения закона должны были блюститель и учителя согласно этим же правилам. Если же речь шла об убийстве или других тяжких преступлениях, дело подлежало разбору в приказном суде, но лишь после того, как блюститель получал соответствующее уведомление334.

Для этих статей характерна забота о беспрепятственном функционировании академии. Чтобы обеспечить его, блюститель академии и учителя получали значительную свободу действий в делах, касавшихся веры и гражданского права. Впрочем, важно отметить, что уголовные дела явно подпадали под юрисдикцию государственных судов. Более того, даже в тех случаях, когда речь шла о вере, царское правительство все равно оставляло себе пространство для вмешательства, как видно из положения об участии представителей патриарха и царя в судебных разбирательствах. Иными словами, государство не желало полностью отказываться от контроля за работой академии в пользу патриарха – скорее целью был совместный надзор.

Девятая статья касалась условий службы учителей-мирян («учители чина мирска») в академии. В частности, запрещалось переводить их в государственные учреждения без ведома блюстителя и письменного согласия самих учителей. Однако после многолетней продуктивной преподавательской работы таким лицам гарантировались пенсия и вознаграждение за их труды от царя335. Это положение имеет большое значение, так как из него четко вытекает, что штат будущей академии должен был состоять не только из священников. Наоборот, оно указывает на то, что по крайней мере в теории преподавание не рассматривалось как вотчина одного лишь духовенства: в нем видели начинание, в котором предполагалось участие мирян. Соответственно, данная статья явственно подразумевает, что просвещение не являлось чисто церковным делом.

Следующая статья обещала щедрое вознаграждение и восходящую социальную мобильность для успешно завершивших обучение в академии. В частности, тем, кто выказывал блестящие успехи в грамматике и языках, а также в прочих свободных искусствах, обеспечивалась карьера в царской администрации. Напротив,