Ахалъ-Тэкинская экспедицiя генерала Скобелева въ 1880-1881гг. съ приложеніем карты и плана

Пріхавшія сестры милосердія и графиня Милютина были встрчены на пристани командиромъ Таманскаго казачьяго полка, полковникомъ Арцишевскимъ, который занималъ должность коменданта Чигишляра и начальника Атрекской военной дороги[1]). Для сестеръ было отведено помщеніе въ госпитал, а въ распоряженіе графини Милютиной дали одинъ изъ деревянныхъ домиковъ. Остальные пассажиры, пріхавшіе на параход, размстились по кибиткамъ. Мн и спутнику моему, капитану генеральнаго штаба Недоманскому, съ которымъ я познакомился во время дороги, было предложено поселиться въ одной комнат съ судебнымъ слдователемъ. Часовъ въ 12 мы отправились къ полковнику на обдъ, получивъ его приглашеніе еще на пристани. Таманскій полкъ расположился позади другихъ частей войскъ, за домикомъ командующаго войсками. Вокругъ кибитокъ, разбросанныхъ на глубокомъ песк, въ которыхъ жили казаки, стояла красивая палатка съ деревяннымъ поломъ и полотнянымъ навсомъ. Возл нея — знамя полка и двое казаковъ часовыхъ. Отъ палатки шли деревянные, подмостки въ большую кибитку — столовую. Дале слдовали канцелярія, устроенная тоже въ кибитк; досчатый навсъ для лошадей и кухня, помщавшаяся въ землянк. Все это составляло владніе командира полка. Кром насъ двоихъ, пришли къ обду еще нсколько прізжихъ, въ числ которыхъ былъ и новый отрядный интендантъ Кальницкій. Хозяина въ палатк не было, но громкій голосъ его доносился изъ канцеляріи; тамъ видимо шла кому-то распеканція, судя по доносившимся бурнымъ фразамъ. Разносъ кончился угрозой — «перепорю всхъ до одного», посл чего показалась фигура расходившагося полковника, который, крикнувъ громовымъ голосомъ: «Заяцъ! неси щи и кашу», пригласилъ гостей за столъ. Арцишевскому на видъ лтъ 60; онъ невысокаго роста и крпкаго тлосложенія. Длинные, висячіе, сдые усы и остроконечные пучки- бровей, торчавшіе надъ маленькими глазами его выбритаго лица багроваго оттнка, придавали полковнику очень внушительный видъ. Надвинутая папаха еще боле усиливала впечатлніе грозности. Одни только срые глаза, сквозившіе лукавствомъ и хитростію, подчасъ выдавали напускную свирпость полковника, не соотвтствующую его боле мирному, нежели боевому характеру и практическимъ взглядамъ на жизнь. Какъ бы то ни было, полковникъ былъ грозенъ и страшенъ. Его особенно боялись чигишлярскіе торговцы и аробщики, приходившіе въ трепетъ отъ одного только появленія коменданта. Да и немудрено: мры, употребляемыя полковникомъ для раскрытія и уничтоженія всякаго рода мелкихъ плутней и мошенничествъ, наводили ужасъ на восточныхъ людей, привыкшихъ къ широкому произволу со времени покойнаго генерала Лазарева. Воспитательная способность полковника была весьма своеобразна. Такъ, напримръ, одного торговца, фабриковавшаго тухлую сельтерскую воду, отъ которой у потреблявшихъ ее переболли животы, онъ заставилъ выпить чуть ли не весь остатокъ сфабрикованной имъ эссенціи. Разсказывали, что злополучный фабрикантъ, кое-какъ оправившись отъ продолжительной рвоты и рзи въ желудк, посл обильнаго питья своего произведенія, долго еще бредилъ ненавистной ему сельтерской водой. То ему грезилось, что онъ тонетъ въ ней; то казалось, что изо рта его бьетъ неизсякаемый источникъ этой воды. Къ концу концовъ, фабрикантъ тухлаго питья для окончательнаго выздоровленія отправился обратно домой. Другой восточный человкъ, пойманный въ какой-то мошеннической продлк, упорно не признавался въ ней. Какъ средство дознанія, были пущены въ ходъ хинные порошки. Виновный, имя съ обихъ сторонъ по казаку, долженъ былъ глотать порошки въ сухомъ вид. При сильной жар и соленой вод для питья, средство это оказалось весьма радикальнымъ, такъ какъ провинившійся раскаялся на второмъ же порошк. Въ нкоторыхъ особыхъ случаяхъ производство дознанія у полковника облекалось въ боле страшную форму. Такъ, напримръ, какой-то армянинъ, пойманный, кажется, въ воровств муки или чего-то другаго изъ интендантскаго склада, настойчивымъ образомъ отпирался, не называя сообщниковъ; но когда его вывели за лагерь къ свже — выкопанной могил, у которой красовалось нсколько казановъ съ нагайками въ рукахъ, то признаніе послдовало моментально. Рядъ подобныхъ случаевъ навелъ въ первое время столько страху на разныхъ любителей поживиться Чужимъ добромъ, что они, если и не отказались совсмъ отъ заманчиваго ремесла, то сдлались много сдержанне и скромнй.