Ахматова, то есть Россия

Такие разговоры происходили обычно во время вечерних прогулок по Петербургу. Быть может, Осип вспоминал и те времена, когда, как он писал в «Шуме времени», по улицам Петербурга продолжали ездить конки и спотыкались клячи, похожие на Россинанта Дон – Кихота. По улице Гороховой, вплоть до Александровского парка, ездила «каретка», старейшая разновидность общественного транспорта в Петербурге. А теперь, в 1911 году, по Невскому проспекту мчались, бренча звонками, новые, желтого цвета (в отличие от прежних, грязно – бордовых) курьерские трамваи, запряженные сильными, до блеска вычищенными лошадьми.

Той весной молодой поэт Осип Мандельштам поддался необычайному очарованию своей новой подруги. Несколько раз он признавался ей в любви. Но та упорно отвечала, что это только безумно испортило бы их дружбу. Мандельштам в те времена был ею чрезвычайно заинтересован, как позднее Анна призналась своему конфиденту Павлу Лукницкому, старательно записавшему эти слова в дневник. Впрочем, это, пожалуй, эвфемизм, если учесть любовные признания и поэтические строфы Мандельштама в честь Ахматовой. Однако (что в точности записал Лукицкий), он никогда не привлекал ее физически и не интересовал ее как мужчина. «Я терпеть не могла, когда он целовал мне руки», − откровенно признается Лукицкому в 1924 году тридцатипятилетняя Ахматова. Ее сердце раздирала тогда любовь к Николаю Пунину и воспоминания о недавнем супружестве с Владимиром Шилейко, а также незабываемый поэтический флирт с Николаем Недурново и страстная любовь к художнику Борису Анрепу, который в то время был уже в эмиграции. И, наконец, был еще роман с музыкантом Артуром Лурье, мужем ее лучшей подруги, Ольги Глебовой – Судейкиной, талантливой балерины. Николай Гумилев говорил в шутку: «Аня, больше пяти поклонников – это неприлично».

В то время в предреволюционном Петербурге Осип Мандельштам и Анна Ахматова проживали свою поэтическую молодость. Через годы Ахматова вспомнит в «Воспоминаниях о Мандельштаме» их одновременный дебют в «Аполлоне» и то, как критик Сергей Маковский сказал: «Он смелее, чем вы». Может быть, даже «дерзостнее». Первая встреча на «Башне» у Вячеслава Иванова в 1911 году. Ландыши в бутоньерке Мандельштама, его горящие глаза и необычайно длинные ресницы. Первый томик своих стихов «Камень», врученный Ахматовой, Мандельштам снабдил инскриптом: «Анне Ахматовой – вспышки сознания в беспамятстве дней. Почтительно – Автор» Ахматова жила тогда с Гумилевым на «Тучке» (у Тучкового моста) в его студенческой комнатке – студии. Не раз они спускались с «Тучки» на завтрак в ресторан Кинша, где, бывало, встречали Мандельштама. А тот заглядывал в «Тучку». «Смешили мы друг друга так, что падали на поющий всеми пружинами диван на «Тучке» и хохотали до обморочного состояния, как девушки из кондитерской в "Улиссе" Джойса», – запишет Ахма– това. Описывает она и встречи в Цехе поэтов, а также бесконеч. ные бытовые и литературные шутки. За ужином все, кроме Ахматовой, сочиняли шутливые стихи, вошедшие в созданную цеховым сообществом «Антологию античной глупости». Мандельштам был, между прочим, автором одного такого стишка о Владимире Шилейко, будущем муже Ахматовой:

Странник, откуда идёшь? Я был в гостях у Шилея.
Дивно живёт человек: смотришь, не веришь очам.
В бархатном кресле сидит, за обедом кушает гуся,
Кнопки коснётся рукой, сам зажигается свет.
Если такие живут на Четвёртой Рождественской люди,
Странник, ответствуй, молю, кто же живёт на Восьмой?

Ахматова также приводит триолеты авторства, по всей вероятности, Василия Гиппиуса, хорошо передающие шутливо – интеллектуальную атмосферу этих встреч:

Печальным взором и манящим
Глядит Ахматова на всех,
Глядит в глаза гостям молчащим
Печальным взором и манящим,
Был выхухолем настоящим
У ней на муфте драный мех.
Печальным взором и манящим
Глядит Ахматова на всех.

Во время этих вечеров все забавлялись без стеснения, как это свойственно молодежи, соревнуясь в беззаботном остроумии, относясь с иронией к себе и миру. Им нравилось свое общество, и они создали собственный код, которым пользовались, смеша друг друга.