Ахматова, то есть Россия

Ничто не могло ослабить этой дружбы. Ни отвергнутая любовь, ни то, что в одной из своих рецензий Мандельштам назвал Ахматову со всем ее творчеством не верстовым столбом в русской поэзии, а «паркетным столпником». «Паркетный столпник!» – разозлилась Ахматова. Это были двадцатые годы, когда на нее обрушились первые удары критики за «культивирование буржуазной поэзии» и уход во внутреннюю эмиграцию. Мандельштам, однако, уже в 1927 году, готовя к печати сборник своих статей, удалил эту фразу, обидную для Ахматовой. В двадцатые годы, как заметила Надежда Мандельштам, каждый имел охоту «бросаться за толпой» и думать как все. В то время общественное мнение значило очень многое. Надежда Яковлевна утверждает даже, что именно в двадцатые годы «люди уничтожали в себе всякие ценности, оправдываясь готовыми формулами в стиле: "молодое государство, невиданный опыт, лес рубят – щепки летят…" Каждая казнь оправдывалась тем, что строят мир, где больше не будет насилия, и все жертвы хороши ради неслыханного "нового". Никто не заметил, как цель стала оправдывать средства, а потом, как и полагается в таких случаях, постепенно растаяла». Для того чтобы сопротивляться этой повсеместной страшной диалектике и увидеть ее опасность, может быть, и не требовалось большой проницательности, но наверняка требовалась закалка духа и моральное чутье, которыми обладала Ахматова.

Зимой 1936 года поэтесса поехала в Воронеж, где Осип Мандельштам отбывал с женой ссылку. Она привезла деньги, каким – то чудом полученные за переводы, немного взяла у Пастернака, немного доложил брат Надежды, благодаря этому опальный поэт смог провести лето в Задонске на Дону. Надежда Мандельштам скажет, что Ахматова подарила им шесть недель радостной, дачной жизни. После возвращения из Воронежа у Ахматовой появилось стихотворение, в котором она описала свое пребывание у ссыльных Мандельштамов.

И город весь стоит оледенелый.
Как под стеклом деревья, стены, снег.
По хрусталям я прохожу несмело.
Узорных санок так неверен бег.

(…)

А в комнате опального поэта

Дежурят страх и Муза в свой черед.
И ночь идет,
Которая не ведает рассвета.

4 марта 1936

После трагической смерти Мандельштама, который умер в лагерном бараке, осталась дружба Ахматовой и Надежды Мандельштам. Старательно хранили они память о великом поэте этого страшного столетия, которое им довелось увидеть в его очередных безумных воплощениях, ведь обе они жили достаточно долго.

Иосиф Бродский писал, что Надежда Мандельштам была не только вдовой поэта, но также и вдовой культуры. Она не поспевала, не хотела поспевать за мчащимся в будущее поездом истории. Под конец жизни Надежда Мандельштам призналась Ахматовой, что ожидает смерти: «На том свете я снова буду с Осипом». «О нет, − рассмеялась Ахматова. – Ты все перепутала. На том свете придет моя очередь быть с Осипом». Надежда Мандельштам оставила прекрасную и потрясающую книгу «Надежда и безнадежность». В ней есть такая фраза о двух поэтах ее жизни: «Длившаяся всю жизнь дружба этих двух несчастных была, пожалуй, единственной наградой за тяжесть их усилий и горечь судьбы»..

За восемь лет до своей трагической смерти Осип Мандельштам в Петербурге, переименованном в Ленинград, написал стихотворение, звучащее как заупокойный звон, которое могло бы стать голосом не только его поколения:

(…) Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня еще есть адреса,

По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок

Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,

Шевеля кандалами цепочек дверных.

Ленинград, декабрь 1930 г.

В «Бродячей собаке»

Был блаженной моей колыбелью

Темный город у грозной реки

Анна Ахматова (1914)