Ахматова, то есть Россия

Гумилев, по меркам той эпохи, был хорошим отцом. Занимался сыном «столько, сколько нужно», но и мать занималась им не намного больше. Во всяком случае, не чересчур. На первом году она кормит сына грудью и чувствует себя в Царском Селе, как заключенная. Гумилев уже в апреле 1913 года выезжает в очередную долгожданную поездку в Африку. Вскоре и Анна освобождается от роли матери. Няньки, бонны, ну и прежде всего бабушка с радостью занимаются ребенком. Леву забирают в Слепнево, где есть чистый воздух, много свободы и прекрасный уход. Гумилев радуется, что его сын будет расти в том же месте, под той же крышей безопасного слепневского дома, где вырос он сам. Ахматова тоже с облегчением воспринимает это решение. Освободившаяся от забот, она с облегчением может вернуться к литературной жизни Петербурга. Но и бабушка, Анна Ивановна, довольна тем, что Лева живет с ней, и что отец и мать не слишком отягощены родительскими обязанностями. Шестнадцатилетний Лева приедет к матери лишь когда проявит желание начать учебу в Петербурге. Но тогда окажется, что уже слишком поздно для восстановления заметно надорванных связей, особенно потому, что подрастающий мальчик с неприязнью смотрит на свою мать. Он обвиняет ее в том, что она не сохранила верности расстрелянному в 1921 году отцу, в культе памяти которого он воспитывался. Да и времени для выяснения недоразумений у них остается немного, потому что Лев Гумилев уже в 1933 году впервые подвергается аресту по обвинению в антисоветской деятельности в кругах ленинградских студентов.

Дафнис и Хлоя

Вот идут по аллее, так странно нежны,

Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.

Николай Гумилев

Ахматову с Гумилевым связывал особый род уз. Она всегда любила своих мужчин глубоко человечной любовью, всегда видела в них, прежде всего, своего ближнего и человека, заслуживающего любви и уважения. Когда страсть угасала, оставались дружба и лояльность. После смерти Гумилева она много писала о его творчестве, а также вела борьбу со сплетнями и инсинуациями, касающимися их союза. Писала: «Поступить так толкают меня не личные соображения, а уважение к памяти так страшно погибшего поэта».

С верностью в супружестве Ахматовой и Гумилева с самого начала было очень сложно. Гумилев почти с самого начала изменял жене, которую, тем не менее, любил. Ахматова, по крайней мере, в начале, переживала свои связи с мужчинами с очень высоким психологическим и эмоциональным накалом. Гумилев был искренне изумлен просьбой Анны о разводе. Он не мог понять, что, собственно, произошло.

Каковы были обстоятельства, которые привели к расставанию этой пары и официальному разводу 5 августа 1918 года? Воспоминания об этом времени Ахматовой и ее близких коротки, отрывочны, фиксируют лишь отдельные моменты. Когда Гумилев в 1913 году уехал в Африку, Ахматова, приводя в порядок ящики с бумагами, натолкнулась на несколько писем Гумилеву от одной из его любовниц. Тогда она впервые осознала, что муж ей изменяет. Более того, он изменял ей еще до свадьбы. За полгода она не послала в Африку ни одного письма, даже короткой весточки о себе или о годовалом сыне. Она молчала. Биографу Гумилева Павлу Лукицкому Анна расскажет, что после его возвращения, не говоря ни слова, гордым и полным нескрываемого презрения жестом подала ему эти письма. Он взял их и горестно улыбнулся. «Очень горестно», – подчеркнула Ахматова. Вероятно, он не понимал, чем уж – настолько провинился, ведь он был именно с нею, был ее мужем и отцом ее сына. Другие союзы − в его понимании − не имели значения. По крайней мере, были не так уж важны. Но она не намеревалась ничего ему объяснять или тем более доказывать, что произошло нечто непоправимое. По – своему упорно молчала. Тогда она еще не думала о разрыве. Отношения пары с той поры стали сдержанными, дружескими и бесстрастными, а супружество, выражаясь современным языком, – независимым и партнерским, каждый шел своим путем. В нем оставалось, однако, еще достаточно точек соприкосновения для того, чтобы продолжаться. Правду говоря, Гумилев написал несколько покаянных стихотворений. Вот фрагмент одного из них («Она»):

Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слов,
Живет в таинственном мерцаньи
Ее расширенных зрачков.

(…)

Неслышный и неторопливый,

Так странно плавен шаг ее,
Назвать нельзя ее красивой,
Но в ней все счастие мое.