Ахматова, то есть Россия

Анна Аренс, к сожалению, умерла в Самарканде вскоре после этой встречи. «Она сгорела в месяц. Накануне смерти была худа, как сама смерть. Может быть, в Ленинграде ее удалось бы спасти; здесь – нет. (…). В последнее время, несмотря на большую активность, производила впечатление человека, очень усталого от жизни» – писал Пунин. Получив известие о смерти Анны, Ахматова расплакалась. Хотя они причинили друг другу немало боли, Анна Аренс тоже была частью жизни поэтессы. Бывало время, когда той приходилось тяжело трудиться, чтобы прокормить целую ораву домашних в Фонтанном доме, а ее брат несколько раз помогал также и Льву. Ахматова, в свою очередь, занималась с ее дочкой Ириной, играла с ней, читала, учила французскому. Наверное, они с Анной не раз вместе смеялись, плакали, опасались очередных волн террора. Может быть, даже вместе чистили селедку на кухне и вместе с детьми вешали игрушки на елку.

В Ташкенте произошла также легендарная встреча Ахматовой с Юзефом Чапским, который в сентябре 1941 года, после двух лет, проведенных в заключении, присоединился к армии генерала Андерса. Чапский описал эту встречу в своей книге «На земле бесчеловечной». Однако мы не найдем там ответа на часто задаваемый романтический вопрос «провожал ли Чапский Ахматову?». Случилась ли на самом деле эта легендарная прогулка, описанная в стихотворении:

В ту ночь мы сошли друг от друга с ума,
Светила нам только зловещая тьма,
Свое бормотали арыки,
И Азией пахли гвоздики.

И мы проходили сквозь город чужой,

Сквозь дымную песнь и полуночный зной,—
Одни под созвездием Змея,
Взглянуть друг на друга не смея.

То мог быть Стамбул или даже Багдад,

Но, увы! не Варшава, не Ленинград,
И горькое это несходство
Душило, как воздух сиротства

Ленинград, 1 декабря 1959

В 60 – е годы Лидия Чуковская напишет в воспоминаниях: «Я давно подозревала, что стихотворение „В ту ночь мы сошли друг от друга с ума“ обращено к тому высокому поляку, военному, который в Ташкенте бывал у нее, и, помнится, провожал ее откуда – то из гостей домой – не от Толстых ли?.. И вдруг она сегодня сказала, взглянув на меня плутовски: „Давайте – ка сделаем вместо 'Но только не призрачный мой Ленинград' – но не Варшава, не Ленинград“».

Верна ли была догадка и состоялась ли прогулка, неизвестно. Здесь, однако, наглядно видно, каким образом Ахматова строила в стихах свою биографию. Иногда то, что могло бы быть. могло показаться важнее того, что было. Возможно, Чапский провожал домой одного из многочисленных двойников Ахматовой. Того, для которого стала возможной ночная азиатская прогулка с Юзефом Чапским по «ничейной земле», «в твоей для меня непонятной судьбе».

Мы были с тобою в таинственной мгле,
Как будто бы шли по ничейной земле,
Но месяц алмазной фелукой
Вдруг выплыл над встречей – разлукой…

И если вернется та ночь и к тебе

В твоей для меня непонятной судьбе,
Ты знай, что приснилась кому – то
Священная эта минута.

Под этим стихотворением стоят даты: 1 декабря 1959 года, 5 марта 1960 года, 7 июня 1961 года. Они свидетельствуют о том, что поэтесса неоднократно возвращалась мыслями к этой встрече и стихотворению. Это было уже после свидания с Исайей Берлином, еще одним чужеземцем в ее жизни. Восхищенная польским художником, она посвятила Чапскому стихотворение, в котором возвела их встречу в ранг мифа, что становилось для нее характерным поэтическим методом описания событий своей жизни. Создается впечатление, что когда она оглядывалась назад, некоторые малозначительные эпизоды, вплетенные в канву ее жизни, приобретали цвет и значение. Соединяясь с другими событиями, они вместе создавали мифологию Ахматовой.

Чапский описывал поэтессу как особу сдержанную или даже надменную, однако был восхищен ею. В особенности тем, как она читала стихи, с характерной для нее грустной, монотонной мелодией. Он обращает также внимание на стиль ее разговора, как будто бы она всегда подшучивала над вещами грустными и трагическими. Он записал: «Должно быть, она была когда – то очень красивой – с правильными чертами, классическим овалом лица, серыми глазами».