Ахматова, то есть Россия

Некто на стене: Я тот, к кому ты приходишь каждую ночь и плачешь и просишь тебя не губить. Как я могу тебя губить – я не знаю тебя и между нами два океана.

Х2: Узнаешь (…): Мы будем сидеть в моей полутемной комнате перед открытой печкой и, скрывая друг от друга, непрерывно вспоминать то, что происходит сейчас….

Собственно, весь «Пролог» посвящен этой встрече и возникающим из – за нее обстоятельствам. Можно сказать, что эта встреча была декодирована, интерпретирована, и, возможно, даже сверх – интерпретирована в мельчайших подробностях. Когда Берлин приехал в Петербург, он помнил лишь стихи Ахматовой десятых годов, и не знал даже, жива ли она. Он шел на свидание, убежденный, что встретится со старомодной поэтессой, воплощением дореволюционной России. В «Энума элиш» можно прочесть такой диалог:

Она: Ты сначала найдешь не меня, а маленькую белую книжечку и начнешь говорить со мной по ночам и во сне, и это будет слаще всего, что ты знал.

Кто – то: Это уже случилось, но в книжке нет твоего голоса.

А я хочу так, как сейчас. А почему я пойду к тебе?

Она: Из чистейшего злого любопытства, чтобы убедиться, как я не похожа на мою книгу.

Возможно, в «Энума элиш» внимательный читатель найдет также ответ на вопрос, чем было это свидание для Ахматовой, раз оно не было любовью.

Она: Сказать ли тебе, чего мы будем бояться, когда встретимся?

Он: Скажи.

Она: Умереть от взаимной нежности.

Ахматова написала позднее карандашом на рукописи стихотворения, что Эней у нее был, но не было Ромео. Не было романтической любви. Однако между Дидоной и Энеем в ту единственную ночь, проведенную в разговоре до утра – родилась нежность. И, может быть, со стороны Исайи Берлина прозвучали такие слова: «Что вы наделали? Как же мне теперь жить?». В драме они звучат неоднократно. В том числе и в таком контексте:

Он: Что Вы наделали. Как же я теперь жить буду?

Она: Ты скажешь эти слова, когда уже не будет войны, в Крещенский Сочельник за семь тысяч километров отсюда, в старом дворце – повернув налево с моста. Скажешь, и уйдешь, и оглянешься. А когда оглянешься, виски твои станут седыми.

Если бы действительно Исайя Берлин после выезда из России обернулся назад и увидел все те несчастья, которые свалились на Ахматову после свидания с ним, быть может, его виски действительно бы.поседели. Однако он в драме спрашивает::

– Он: А я забуду тебя?

– Она: Забудешь, но раз в году я буду приходить к Тебе во сне – Ариадна – Дидона – Жанна, но Ты будешь знать, что это я.

Прячась за мифологические одежды своих двойников, она превращает в миф также и его фигуру, называя Римлянином, Византийцем, Скифом, а также Энеем, Орфеем и Иоанном Крестителем. И подводит итог этим переменам в стихотворении:

Сколько раз менялись мы ролями,
Нас с тобой и гибель не спасла,
То меня держал ты в черной яме,
То твою я голову несла.

Мы найдем в «Энума элиш» также прекрасное дополнение – объяснение того чувства легкого разочарования, которое она испытала, когда через десять лет после встречи Берлин сказал Ахматовой по телефону, что как раз только что женился. Помимо повторяемых в «Энума элиш» слов «Что Вы наделали – как же я теперь буду жить!», в драме, а, может, и на самом деле прозвучали и такие слова: «Я никогда не женюсь, потому что в женщину можно влюбиться лишь тогда, когда сердце сжимается при виде ее лица…».