Аккрециозия

— Да-а-а. — протяну он. — Нас уже ждут. Месяц потеряем. Наверное.

Затем еще глубже погрузился в кресло, вытянул ноги пытаясь устроиться еще более удобно. У него не получилось.

— Ты заходи, если что. Там. Как будет время. Выпьем сходим. — он устало улыбнулся.

— Ты совсем вялый. — говорю я. — Забились.

Он потянулся в кресле. Еще сильнее надвинул фуражку на лицо, руки скрестил на груди.

— Этот полет выкачивает все силы, если честно. — говорит он. — Особенно фантомы. Я не хочу видеть своим мысли. Не хочу с ними взаимодействовать никак. Никак. Это их постоянное вылупление… Радуем, что мы выйдем на ноль и они все исчезнут.

— Что прости?

— Ну, когда помысленное раздувается как пузырь, обретает форму и утекает в пространство.

— Не наблюдал.

Юра пожал плечами.

— Везет. Для тебя, наверное, еще мало скольжения. — он из-под фуражки напряженно проводил нечто взглядом. — Я так устал провожать взглядом, — уловив мои мысли сказал он. — Уплывающие вдаль корабли. На которых нет меня. Или видеть бесконечные навигационные карты, опоясывающие все вокруг. Будто провожу вечность где-нибудь на одной из диспетчерских станций на астероиде, или на спутнике или еще в какой-нибудь глуши.

Он обернулся, развернувшись в кресле, начал в воздухе то ли разгонять, то ли рисовать линии.

— Маршруты, маршруты, гейты. — поежился картинно. — Или обслуживать гипертрассы. Жалкая участь.

— Нам точно нужно выпить. — говорю я. — После Митридата намерения те же?

— На флот. — твердо сказал Юра. — На переподготовку на Марс, затем на флот. Вадим за меня похлопотал.

— Вадим?

— Ну, через его знакомых… — скованно сказал Юра. — У него есть некоторые связи. Главное, чтобы тут всё прошло… — он замялся, выискивая в моих глазах ответ. — Устаканилось. Жалко так…

Я согласился. Юра долго смотрел на меня. Его взгляд был глубокий и цепкий.

— Ты будто хочешь что-то сказать. — он подался вперед в кресле, рассматривая свежую ссадину на лбу. — Говори.

— Хочу, не хочу. — я мотнул головой и хлопнул себя по ляжкам. — Не знаю. Всё это запутаннее и запутаннее.

Пылаев настоял на своем и вкратце я пересказал ему всё то, что теперь знал о Лилии. Исходя из последних разговоров. Что она ходила в кружок Фадина, где они занимались оккультными практиками, что хотела уйти из института и просила протекции Жикривецкого. Что наши нимфы любезно приняли её в свой ковен сноходцев. Что Коля как верный фамильяр снабжал её всем чем нужно. Он слушал меня молча. Иногда кивал и задавал вопросы.

— Сноходцев? — спросил он в конце. — Это те две дуры, что все тех. отсеки засрали?

— Да. В скольжении мы идем вне реальности, а значит, как они думают, если выйти тут еще из нашей психической модальности. С помощью разных средств, то можно проникнуть еще дальше…

Коля напряженно слушал. Почему-то мои слова не на шутку его взбудоражили. Каждое слово на его лице вычерчивало какую-то страшную мысль. Которую он, возможно, хотел бы не знать. Хотел бы никогда не догадаться до неё.

— Дальше, это куда?

— За предел. — говорю я. — Раньше у нас было небо и небо было пределом. Теперь вокруг бездна и множество заселенных миров. Куда не глянь, всюду недосягаемая бездна. Новый предел. Но только здесь, в скольжении, на границе реальности, мы чуть-чуть по ту сторону бездны. А значит, здесь, легко отрываясь от земли можно выйти за предел. Понимаешь?

— За предел. — отстраненно повторил он.

Брови его были сдвинуты. Лицо напряжено, ни один мускул не дрожал. Он молча смотрел, как отлетает от него, по-видимому, какая-то только ему понятная мысль.

Затем он встал. Серьезно посмотрел на меня.

— Пошли со мной. — сказал он. Я собралось уже было встать, как он передумал. — Нет, лучше сиди здесь.

Потом вышел из рубки, через некоторое время вернулся и сказал, чтобы я всё-таки пошел за ним. Прямым ходом он направился в каюту Вадима. Зашел без стука, меня оставив снаружи. Они долго о чем-то говорили, но слов мне было не разобрать. Потом ругались, кричали друг на друга. Потом вновь разговаривали.

Сколько бы я ни вслушивался, но даже разбирая слова, я вряд ли могу это пересказать. Вся ругань, как я понял, была вокруг какого-то узла на корабле. Или что-то вроде того.

Затем он вышел. Красный от злости и надвинутой на глаза фуражкой. Мы молча пошли обратно, под жужжание фотосферы. Опережая свои длинные тени.

В рубке он долго молчал, а я не решался спросить. Но и уходить было ни к месту. Мы долго сидели в темноте и тишине, под перещелкивание Кормчего Когитатора и гул корабля.

— Флота мне не видать. — сказал, наконец Юра и снял фуражку.

Повернулся ко мне и посмотрел в глаза со всей решительностью, какая у него была. Немой вопрос застыл у меня на лице.

Пылаев тяжело вздохнул и наконец начал говорить. Взяв с меня слово, что я хорошо обдумаю всю полученную информацию и только потом буду действовать.

— Даю слово. — говорю я.

А сам смотрю на то, как позади него, на приборной панели маршруты на карте сходят с ума. Сливаются, сплетаются, расплетаются, становятся цветком, затем птичкой и вот уже едва касаясь экранов, словно балерина, вся в своих мыслях танцует на панели Мифиида.