Читаем Аккрециозия полностью

И как бы я ни старался, но так и не смог уйти от этого. От этой необходимости выразить себя. Сделать нечто. Откуда я смогу оторваться от этой континуальной определенности. Отдалится от самого себя хоть не сколько-то.

Лежал так на полу, утопая в приливе мыслей, пока не замерз. Затем пошел к себе.

По пути, наткнулся на полоску света на полу, она вылезла из приоткрытой двери в каюту Коли и преградила мне путь. Почему-то пересечь ее было страшно. Почему-то от неё хотелось бежать обратно в закоулки корабля.

«Плевать» — подумал я и зашел к нему.

Коля сидел за столом среди кучи книг. Рядом горбатая настольная лампа. Щека у него надулась. Глаза были черные, блестящие. Он сидел, подсобравшись на стуле. В расстегнутой черной рубашке. Что-то быстро писал в тетрадки, как-то нервно, каждый раз перелистывая страницы.

Шуршало в его руках механическое перо, оставляя за собой неровный, рваный след, черной пастой.

Без спроса я сел на стул напротив. Спиной прислонившись к дверному косяку. Так что теперь нас разделял стол и груда книг.

Мы молчали. Он старательно писал, стараясь не замечать меня. А я старательно не замечал того, что он не замечает меня и смотрел на абажур лампы.

Щеки у него отдавали нездоровой краснотой. Круги под глазами. Взгляд дикий. Пандорум потихоньку прогрессировал. Благо до прилета оставалось всего пару дней.

— Что, Олег догадался? — как бы в воздух бросил я.

Коля тяжело вздохнул, но ничего не ответил. Продолжая писать.

— Тебя тоже допрашивал? — буркнул он, потрогав щеку.

Я подтвердил.

— Конечно. Меня, наверное, первого.

— И последнего.

— Фадин вряд ли бы стал. Пылаев или Вадим тоже. Тут только я и ты остались. — сказал я и развел руки.

Коля отложил ручку. Руки положил на стол и устало опустил голову. Весь издерганный, нервный. Он потихоньку выгорал и уже, судя по всему, устал с этим бороться.

— Значит на шару залетел. — констатировал он. — На шару. Но как удачно…

— Откуда у тебя её вещи?

Вопрос остался без ответа. Он молча сглотнул. Откинулся в кресле и руки заложив за голову начал рассматривать потолок. Между нами было только пятно желтого света на столе. Комната была темна и пуста. Помимо него — экран в углу, на котором крутили последние новости.

Темнота начала сгущаться.

Я прислушался к ней. Не будет ли в ней знакомых звуков? Шелеста крыл, звонкого смеха? Чуть слышного звона серебра.

Но нет. Темноты была пустой. Звонкой и гулкой. В ней не было никого кроме нас. И чем больше я вслушивался, тем больше в это убеждался. Она не пришла.

Пустота моя меня оставила здесь. И легкий огонек страха звенел в моей груди. Колючий и трескучий, как холодный ветер в поле, когда застигнут прямо перед грозой. Когда вдалеке в дубраве уже трещат кроны и гнутся. А вокруг тебя колосья тяжелые припадают к земле.

— Сам как думаешь? — сказал он в потолок.

— Ты мне скажи. — надвил я. — Чтобы никак не думать. — Ты же пролезал в её каюту…

Он улыбнулся. Покачал головой.

— Мы спали вместе. Периодически. — выдохнул он. — Довольно давно уже.

— Интересно. А когда ты собирался сказать?

— Не собирался. — он впервые за весь разговора посмотрел на меня. В глазах его читалась надменность и злоба. — Вы расстались.

— Пока она была жива — да. Мне плевать. Но случившееся, все меняет. Это ты сделал?

Теперь мне наконец стало понятно его рвение. Во что бы то ни стало разобраться в вопросе. Найти виновного. Главное не выйти на себя самого.

Коля сидел передо мной, сжимая кулаки в бессильной злобе.

— Нет! — выпалил он. — Это не я.

Я осторожно кивнул.

— Верю. А зачем подбрасывал Олегу вещи?

— Не знаю. Это он. — он мотнул головой так, словно хотел сбросить какую-то навязчивую мысль.

Такую, что стоит посмотреть на неё, наградит тебя страшным, пугающим осознанием. От которого не отделаться.

— А как это поможет?

— Не знаю. — он вновь замотал головой. Смотрел то в пол, то в стол, то убежище пытаясь найти на потолке. Затем резко перевел взгляд на меня. Надеясь в моем взгляде укрыться. — Может быть, если это он. Он бы выдал себя. Испугается того, что кто-то знает. Понимаешь?

— И как, выдал? — я указал на его синяк.

Коля отвернулся. Мы сидели молча какое-то время. Спичка загудел, натужно выходя на маршрут торможения. Я уже знал этот стон корабля. Юра рассказывал, что так корабль готовится выходить из скольжения.

— Тормозим. — пространно сказал я. — Скоро будем на месте.

— Это он. Олег. Это он сделал. — залепетал Коля.

Для меня это было удивительно. Психоз, через навязчивые мысли забирал его к себе. В свои крепкие объятия.

— Она ходила к нему. — он говорил это мне отвернувшись. — Лиля потом мне рассказала. Просила помочь устроиться в Торговую. — я молча кивал, показывая, что знаю это. — Он трахал её. На Персеполисе. Еще в институте. Взамен на рекомендацию. А когда она пришла напомнить ему об этом, перед полетом… Он попытался сделать это с ней в соседней каюте. — он постучал кулаком по переборке корабля.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Добро не оставляйте на потом
Добро не оставляйте на потом

Матильда, матриарх семьи Кабрелли, с юности была резкой и уверенной в себе. Но она никогда не рассказывала родным об истории своей матери. На закате жизни она понимает, что время пришло и история незаурядной женщины, какой была ее мать Доменика, не должна уйти в небытие…Доменика росла в прибрежном Виареджо, маленьком провинциальном городке, с детства она выделялась среди сверстников – свободолюбием, умом и желанием вырваться из традиционной канвы, уготованной для женщины. Выучившись на медсестру, она планирует связать свою жизнь с медициной. Но и ее планы, и жизнь всей Европы разрушены подступающей войной. Судьба Доменики окажется связана с Шотландией, с морским капитаном Джоном Мак-Викарсом, но сердце ее по-прежнему принадлежит Италии и любимому Виареджо.Удивительно насыщенный роман, в основе которого лежит реальная история, рассказывающий не только о жизни итальянской семьи, но и о судьбе британских итальянцев, которые во Вторую мировую войну оказались париями, отвергнутыми новой родиной.Семейная сага, исторический роман, пейзажи тосканского побережья и прекрасные герои – новый роман Адрианы Трижиани, автора «Жены башмачника», гарантирует настоящее погружение в удивительную, очень красивую и не самую обычную историю, охватывающую почти весь двадцатый век.

Адриана Трижиани

Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза