Читаем Аккрециозия полностью

Он как черный шар закатился с грохотом в лузу своей каюты, а я прокатившись по бархату стола укатился в нору коридора, откуда он пришел, в след за белым кроликом.

В ответ на это столкновение Спичка заурчал, сотрясаясь корпусом, под гнётом невозможных волн. А затем, довольный затих. Гулким эхом отдавались в темноте мои шаги. Я попросил сферу светить не так ярко, и идти за мной. Так, чтобы я смог всегда быть в серой мгле под солнце, и перед тщедушной темнотой.

Это, мне думалось, самая удобная позиция для исследователя.

Коридор вывел меня в соседнее с Лилей помещение, за глухой массивной переборкой. Странно выходит. Мысленно я обращался к ней, спрашивая раз за разом, о том почему мне выпала эта роль? Почему я должен выполнить все эти вещи? Заботиться, расследовать, пытаться понять, что случилось. Почему бы не сесть как остальные в уют каюты, в своем мире, ожидая развязки.

С другой стороны. Я не могу так думать, говорил я себе. Ведь ты расследуешь это постольку поскольку. Потому что наличие твоего внутреннего мирка, его устойчивость. Его существование не завит от тебя самого. Оно зависит от правильно интерпретации ее смерти. Это событие больше внутренние чем внешнее. Ты что ты делаешь это больше для себя, чем для неё.

С третьей стороны. Мысль эта слышалась звонко и неприятно, начиная возгоняться бесконечной рефлексией в дурную бесконечность. Значит так было нужно. Потому что толь моя связанность с ней, через силу пустоты, двигает меня и даст посмертный покой Лиле.

Какая чарующая глупость. Хватит.

Вокруг же, замкнутые миры будут предоставлены сами себе. И только если найдется некто, схожий по своей структуре мне — он сможет сделать это за меня. Или все разыскание будет чисто внешним. Формальным, без намека на какое-то действительное выражение идеи случившегося здесь. А значит останется непонятным. Померкнет и перестанет существовать.

Тогда смерть её была в полной мере напрасной.

С этими мыслями я забрался довольно далеко. Нашел себя перед зевом тоннеля. Одной из натужных мышц корабля. Он уходил, вдаль закручивая влево по спирали. Как большой тоннель метро. Выложен по кругу тяжелыми металлическими плитами. Решетчатый пол скрипел противно под каждым моим шагом.

За что отвечала эта хорда, эта натянутая жила я не знал. Просто пошел вперед, с факелом фотосферы в руках. Темнота смотрела на меня, и я шагал ей навстречу, мне хотелось наткнутся на нечто абсолютное и нерушимое, но темнота каждый раз расступалась, раскрывая пустоту тоннеля. А далекий манящий синеватый свет, каждый раз оказывался лампами технического освещения.

Серая мгла, так лелеемая мной, предпредедельная ориентация всегда растворялась, под неоспоримым, уверенным моим шагом. Возможно, в этом и была проблема. Слишком быстро она испарялась. А все ответы были скрыты в намеках — неясных тенях на границе света и тени.

Так сильно я заигрался в это, что начал картинно чеканить шаг, маршируя в бездну. Вперед и только вперед. Представляя себя легионером, под бой барабанов, и рокот голосов стройным маршем шел я вперед.

Я не надеялся найти здесь тропинку, которая вывела бы меня отсюда. Я знал, что найду только своды тоннеля. На этом все. А значит ничего кроме смеха и иронии мне не оставалось.

Сам не заметил, как начал выкрикивать военные лозунги, гулкие фразы, куски боевых гимнов. Махал руками. Орал в зев тоннеля ругательства. Заходясь еще больше, смеясь и не помня себя. Вспоминая на ходу все похабное и мерзкое, что когда-либо придумало человечество. Начал плясать, хлопая в ладоши, выть, гакать и укать. Шаман в стальной трубе, мне не хватало бубна в руках.

Это продолжалось до тех пор, пока в воздухе я не уловил знакомый аромат фацелии. Сладковатый и терпкий аромат цветка слышался четко и ясно. Он манит меня, вел за собой легким неописуемым и воздушным любопытством.

Будто прикосновение чего-то иного. За которым хотелось идти, чтобы почувствовать это прикосновение снова. Такое же как прикосновение Мифииды в каюте Олега. Следовать по тропинке из цветов прямо к луне. Купаться в ее серебряных переливах.

Тут я остановился, замолк прислушиваясь к быстрым ударам сердца. Стало не по себе.

Моя игра привела меня туда, где начиналась бездна. За зовом фацелии начинается неизведанное. Долго стоял в круге света, не решаясь больше продвинуться вперед за серую мглу. Фотосфера покачивалась. Корабль гудел. Сжимался, тоннель стонал изгибаясь, стонала сталь. Или мне это все чудилось. Шум прибоя по ту сторону света. Легкий ветер. Шелест платья. Ноги по щиколотку в воде, их ласкают аккуратные волны.

Мифиида вновь была рядом. Где-то на периферии моего существования. Всегда чуть-чуть касаясь круга света, омываемая морем мрака. Окруженная ароматом фацелии. Будто стояла перед ступеньками ведущими к луне, приглашая взойти. В холодном свете которой сверкали ее многочисленные украшения, как далекие рассыпанные по небосводу звезды.

Впечатление это был столь ярким, что вокруг начали прорастать цветы. Постояв так несколько минут, я всё-таки двинулся дальше, приглушим фотосферу. Ориентируясь на запах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Добро не оставляйте на потом
Добро не оставляйте на потом

Матильда, матриарх семьи Кабрелли, с юности была резкой и уверенной в себе. Но она никогда не рассказывала родным об истории своей матери. На закате жизни она понимает, что время пришло и история незаурядной женщины, какой была ее мать Доменика, не должна уйти в небытие…Доменика росла в прибрежном Виареджо, маленьком провинциальном городке, с детства она выделялась среди сверстников – свободолюбием, умом и желанием вырваться из традиционной канвы, уготованной для женщины. Выучившись на медсестру, она планирует связать свою жизнь с медициной. Но и ее планы, и жизнь всей Европы разрушены подступающей войной. Судьба Доменики окажется связана с Шотландией, с морским капитаном Джоном Мак-Викарсом, но сердце ее по-прежнему принадлежит Италии и любимому Виареджо.Удивительно насыщенный роман, в основе которого лежит реальная история, рассказывающий не только о жизни итальянской семьи, но и о судьбе британских итальянцев, которые во Вторую мировую войну оказались париями, отвергнутыми новой родиной.Семейная сага, исторический роман, пейзажи тосканского побережья и прекрасные герои – новый роман Адрианы Трижиани, автора «Жены башмачника», гарантирует настоящее погружение в удивительную, очень красивую и не самую обычную историю, охватывающую почти весь двадцатый век.

Адриана Трижиани

Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза