Акт исчезновения

Всю дорогу мы непринужденно болтаем. Рядом с Ником у меня возникает странное чувство близости. От него пахнет совсем по-другому, чем от Джорджа. Ник пахнет мылом – яркий апельсиновый аромат с древесными нотками. Я вспоминаю, что ничего не знаю о его прошлой жизни, и эта неизвестность вызывает дрожь возбуждения. У меня настоящее свидание в День святого Валентина. Кажется, раньше я никогда по-настоящему не была на свидании. И вообще не уверена, ходят ли англичане на свидания. То есть я встречалась с кем-нибудь в баре или пабе или ходила выпить после работы. Но меня никогда не приглашали на свидание за ужином с малознакомым человеком.

Я весь день не выходила на улицу. К моему удивлению, уже смеркается. Наступает тот волшебный час, когда Лос-Анджелес начинает медленно превращаться в мерцающую огнями ночную сказку.

Темнеет, пока в нашем обтянутом кожей коконе мы мчим мимо гигантских рекламных щитов и мигающих неоновых вывесок, украшающих бульвар Сансет и Западный Голливуд.

Наплевав на договор о неразглашении, я подробно рассказываю Нику о завтрашней кинопробе и с кем я буду сниматься. К моему полному восхищению, он кивает, как будто рассказывать ему это – в порядке вещей.

– Да. Ты идеально подходишь на эту роль. Продюсирует Кэтрин Майер?

Я киваю, скрывая радость от того, что Ник и глазом не моргнул, услышав мое имя и имя моего потенциального партнера по фильму рядом, в одном предложении.

– Да, она умеет принимать верные решения, – продолжает Ник, пока я любуюсь его красивым профилем. – Вот почему студия заполучила ее. Раньше Кэтрин была независимым продюсером. Видимо, она долго сомневалась, и понадобился не один месяц, чтобы ее уговорить. У нее отличный вкус. Принимать решения на кастингах должны именно студии, а независимым продюсерам стоит оставить право находить новые таланты. Если б я получал по доллару с каждого руководителя студии каждый раз, когда они жалуются, что признанные звезды стоят слишком дорого и слишком контролируют творческий процесс, то на эти деньги смог бы купить себе остров.

Ник смотрит на меня, его лицо подсвечено задними фонарями. Я мрачнею.

– Не пойми неправильно, – уточняет он. – Я полностью за творческий контроль со стороны актеров. Я считаю это важным. Просто не хочу становиться заложником собственного фильма. Есть граница между творческим сотрудничеством и феодальным владением.

– По этой аналогии именно актер является феодалом, да? – По моему тону понятно: исторически сложилось так, что индустрией развлечений правят не актеры и актрисы.

– Намек понят, – соглашается Ник. – Но может быть, чем меньше на первом свидании обсуждать злоупотребление властью продюсерами и актерами, тем лучше? – шутливо предлагает он. – Все равно тот актер сейчас в тюрьме где-то на севере штата Нью-Йорк. Большинство феодалов, как правило, долго не держатся.

Сомнительная шуточка, но Ник прав: последнее, о чем я хочу говорить, – это сексуальное насилие. А сейчас мне хочется обсуждать его еще меньше, чем когда-либо, учитывая услышанное вчера. Повисает недолгое молчание, и тут через автомобильный динамик звонит смартфон Ника.

Тот смущенно смотрит на меня:

– Мой линейный продюсер. Не возражаешь, если отвечу? – Ник спрашивает это искренне. Он и правда готов не ответить на рабочий звонок, если это покажется мне бестактным.

Интересно, неужели за годы жизни с Джорджем я привыкла к такой бестактности? Джордж просто взял и ответил бы – он всегда отвечал на рабочие звонки. Ник неправильно истолковывает мое удивление из-за его готовности не ответить.

– Наверное, проблемы на съемочной площадке, но я могу перезвонить им позже, – говорит он.

– Нет-нет, все нормально, правда! Ответь. – Я ободряюще киваю ему, и голос звонившего заполняет салон.

Я разглядываю ночное небо за окном, не вслушиваясь в разговор. Непрошеные воспоминания о прошлом вечере проносятся в голове: дыхание Эмили, шепот, звуки вечеринки, смех и музыки.

Я могу понять, почему Эмили не заявила в полицию. И хотя нельзя знать заранее, что бы вы сделали на месте другого, я понимаю ее логику. Она не хотела портить карьеру, не хотела раскачивать лодку. Поэтому я не стала бы ввязываться в эту историю, если б мне не угрожали. Всегда есть риск самому оказаться обмазанным дегтем и вываленным и перьях, когда копаешься в грязном белье.

Скорее всего, Эмили не заявила, потому что не хотела судебного разбирательства и еще большего унижения. Ей хотелось не правосудия, а того же, что и всегда: успешной карьеры. И она считала, что ей должны это обеспечить. Но шантаж – тоже преступление. Хоть я и не одобряю поступок Эмили, но понимаю ее мотив.

26 Святой Валентин

Воскресенье, 14 февраля

Мы подъезжаем к зданию из бетона и стекла. Парковщик что-то вполголоса говорит Нику, забирает у него ключи, и нас ведут в вестибюль с полом из грубо отесанных досок – ресторан убийственно современный.