Актёрский роман

Герта Воронцова порой шкодила самым откровенным образом: надевала красные вызывающие лосины, а под них ещё кое-что более скандальное - искусственную вагину - якобы женщина не носит трусиков. В таком виде она дефилировала по Невскому. Мужики валились по обе стороны штабелями, а полицейские отдавали честь и щёлкали коренными зубами.

Однако на этот раз она почему-то явилась в длинном облегающем платье 'тюльпан', чёрного-бордового цвета, с красной розой на плече, и была высокомерна и сногсшибательна в колье из натурального жемчуга, а её ярко-голубые глаза излучали таинственный небесный свет.

- Естественно, - кивнул Анин, испытывая чувство неполноценности. - А о чём? - кинулся валять дурака с тем идиотским откровение раскосых глаз, от которого у Герты Воронцовой сладко заходилось сердце.

Накрапывал дождь, на Анина зашикали:

- Проходите, проходите, не задерживайте!

Ресторан был домашним, уютным, как гнездышко, с двумя крохотными залами и 'итальянским' оркестром. Валентин Холод снял тот, что смотрел на залив и Выборгский замок на острове.

Анин прижался к стене, пропуская Герту Воронцову вперёд и якобы ожидая Алису Белкину, но на самом деле, тайком высматривая Евгению Таганцеву, к которой не мог приблизиться в течение трёх недель.

- Придурок... - с угрозой изрекла Герта Воронцова, глядя в стену поверх его головы. - Сейчас придёт мой муж...

Лицо её, с гордо задранным подбородком, наполнилось значительностью жёлчной стервозы. Как я не разглядел? - удивился Анин, прежде чем среагировать:

- А кто у нас муж? - спросил он так, чтобы не слышала Алиса. Коротышка Стас Дурицкий в ужасном синем пиджаке галантно поддерживал её под руку на мокрых ступенях.

- Колдун! - надменно обронила Герта Воронцова, не забыв принять самую вызывающую позу: опереться на левую ногу, правую - отвести в сторону, а потом - развернуться в сторону зала.

- Надеюсь, ты меня представишь с лучшей стороны? - хихикнул Анин вдогонку.

Ему не хотелось воевать ни с кем, сегодня он был миролюбив, как никогда.

- Скотина! - Герта Воронцова поплыла так, будто Анина не существовало.

Мимо, в брендовых туфлях от 'донна', продефилировала Алиса и тоже с презрением посмотрела сверху вниз на Анина за то, что он позволял коротышке Дурицкому волочиться за ней. Она никогда не надевала высокую обувь, щадя самолюбие мужа, а на этот раз надела, мстя за все его мнимые и настоящие измены.

Анин понял, что у жены началась молчаливая истерика, и обречённо поплёлся следом мимо оркестра, мимо вожделенного бара, голенастой официантки в бикини и ещё одной женщины в майке, с низкой грудью.

- Это не то, что ты думаешь, - на правах мужа оттеснил он вмиг поглупевшего Стаса Дурицкого и понял, что страшно устал от сцен ревности, но именно такая жизнь ему и нужна.

- Я ничего не думаю, - зло поведала она ему, - я тебя презираю!

Обескураженный Анин плюхнулся на ближайший стул. Впору было пойти завалиться в бар и продегустировать местное пойло. Тут же с противоположной стороны возникла Евгения Таганцева, всё поняла и с ненавистью впилась взглядом в Алису. Джек Баталона решил, что настал его звездный час и сделал комплимент Таганцевой насчёт качества её кожи, а потом, приободренный её угрюмым молчанием, взялся за её локоток, однако, едва не упал со стула, потому что Евгения Таганцева зашипела, как кошка, показав разом все свои коготки.

Кроме того, что Джек Баталона был ловеласом, он слыл ещё и жертвой московских олимпийских игр восьмидесятого года и должен был родиться классическим негром, а родился типичным среднестатистическим русичем с белыми курчавыми волосами, раскосыми серыми глазами и с тамбовским курносым носом. С тех пор у него развился комплекс неполноценности: натуральные негры его не признавали, а белые русские им - пренебрегали.

Папа, сделав своё чёрное дело, укатил в далёкую Африку, бросив беременную мать Джека Баталона, которая, естественно, ещё не знала, что беременна. Мать же оказалась кукушкой и через девять месяцев, не долго думая, спихнула Джека Баталона в суздальский дом малютки. Не потому ли Джек Баталона всю жизнь испытывал комплекс неполноценности ещё и ко всему казённому, официозному и бюрократическому, ностальгируя по чёрной родине, которую никогда не видел, но переезжать на ПМЖ не собирался, предпочитая стенать, роптать и плакаться. Позиция больно удобная - обиженный судьбой афро-русский. Женщины, жалеющие его, правда, не шибко вникали в философию страдальца. Государство, которое он с упоением хаял, дало ему, между прочим, квартиру, образование и работу в киноиндустрии.

- А зачем ты сделала тату? - спросил Анин с тем фирменным смешком, который давно бесил Алису.

- Тебе какое дела?! - вспыхнула она.

И Анин понял, как она постарела за эти полгода. Лицо у неё начало разваливаться на элементы: глаза отдельно, губы отдельно, нос отдельно.

- Ну, всё-таки я ещё твой муж, - напомнил Анин, кисло улыбаясь Герте Воронцовой, которая, не таясь, прислушивалась к их зубодробительному разговору.