Алая дорога

Пока Елена собирала ещё не проданные драгоценности, фотографии и кое-какие деньги, дети даже не плакали. Павел с ужасом наблюдал за горячо любимой матерью и понимал, что происходит страшное. В его крошечном мирке всё переворачивалось. Но, пока мама была рядом, пока целовала его и спокойным мягким голосом уверяла, что бояться нечего, он старался, как учил его Алексей, не показывать слабость, а загонять её внутрь и там пытаться удушить. Для крошки в этом методе было много непонятного.

Глава 18

Наталья Орлова, случайно встретившись с Еленой месяц назад, не хотела поддерживать знакомство с семьёй, доставившей её дочери столько неприятностей. Тем не менее, вступив в разговор с Еленой, Наталья Львовна не могла не сказать той свой новый адрес, посчитав это чересчур невежливым. Впрочем, Елена не просила её раскрывать новые тайны семейства Орловых. Она недоумённо улыбнулась, поблагодарила Наталью Львовну и вернулась домой с одним желанием – прилечь.

Аделаида долго не могла восстановить душевное равновесие после печальной истории с неудавшимся браком. «Впрочем, это было к лучшему», – думала Наталья Львовна. Аркадий Петрович, хоть и обладал всеми возможными и невозможными достоинствами, был, несомненно, стар для Адочки. Избавление от деспотичного начала, которого так боялась Наталья Львовна, запрещая дочери думать о возобновлении отношений с Грушевским (Орлова старшая не кричала и не угрожала, она добивалась желаемого страдальческим видом и мнимым самопожертвованием), не принесло их семье счастья. Ада, потерпев первую неудачу в любви, кинулась за второй.

Её новый жених, не слишком привлекательный, но душевный врач, погиб на линии фронта в первые месяцы войны. После этого Ада, и прежде не отличавшаяся мягкостью и терпением к чужим порокам, слушая мать только из жалости и немного – из страха, грубила всем всегда, пытаясь хоть как-то заглушить тоску. Аду стали опасаться. Друзья недоумевали и косились, но по-прежнему благоговели перед её уверенностью и горячностью, свойственным цельным натурам. В её лице, и прежде немного высокомерном, прорывалась теперь откровенная злость. Замуж она больше не стремилась, с брезгливостью разглядывая возможных претендентов, бледных и хмурых из-за общих проблем. Никто больше не казался ей достойным.

Вспомнив недавнее свидание с Еленой, Наталья Львовна подготовилась к худшему, увидев её на пороге своего нового обиталища. Елена бормотала что-то бессвязное, держала за руки двух грустных детей и являла собой удручающую картину. То, как она изменилась, Наталья Львовна подметила тщательнее, чем кто-либо другой, видящий Елену каждый день. От восторженной и иногда румяной девочки осталась измождённая невзгодами женщина, смотрящая на неё волчьими глазами. В них скрывалось, прорываясь, отчаяние потерявшего всё человека. Наталье Львовне стало страшно смотреть на гостью, и она впустила её в квартиру без лишних вопросов.

– Наталья Львовна… Простите, но мне не к кому больше идти… У меня ни друзей, ни родственников не осталось… Я… Вы – последние, кто мне может помочь.

Наталью Львовну неприятно поразило то, как Елена говорила – сдавленно, боясь, что докончить фразу не сможет, скрывая, быть может, душу, готовую разорваться. Поняв, наконец, что случилось путём мучительного допроса, когда каждое слово с усилием приходилось вынимать из Елены, Наталья Львовна пыталась сделать для гостьи что-то хорошее. «Боже, бедная девочка, сколько она натерпелась…» – думала, испытывая приливы жалости, Орлова. В обычное время Елена не могла выносить сочувствие к себе, но теперь ей стало тепло.

– Вы порвали с Алексеем Нестеровым? – спросила, наконец, Наталья Львовна, заботливо вглядываясь в лицо Елены.

– Не знаю… Так или иначе, сейчас он уйдёт воевать, а я одна не проживу. Так страшно, что гражданская война всё-таки начинается… Вот только я надеюсь, что он одумается. Он упрям, но понимает, что нужно делать, а чего не следует… Боже, как мужчины бывают глупы!

– Да, из-за них все беды… Вы слышали о печальной участи Романовых? Понятно, сейчас их никто не жалеет, но… Такая жестокость… Анастасии всего семнадцать лет… Я не могу представить, если они сделали бы что-то с Адочкой…

Наталья Львовна прижала ладонь к губам и согнулась. Елену щипало в сердце. Расстрел царских детей казался ей чудовищным, но сейчас, под действием своих проблем, она уже не реагировала на это как в июле.

– Да, вы правы… Самое страшное, что мы не можем ничего сделать, только смотреть. Табакерка открыта. Они… Я могу понять, хоть и не имею права одобрять или порицать что-то – это ведь ход истории, мы не можем анализировать его и после искать правильный путь, казнь Николая и Александры Фёдоровны. Они были взрослыми людьми и видели всё, а ничего и не предпринимали. По политическим интересам… Но дети… Невинны.

– Да, да… – закрыла глаза Наталья Львовна. – Хотя, сейчас, конечно, их кончина не вызывает ни у кого жалости. Всем, даже дворянам, просто плевать! Это немыслимо.