В юности, находясь ещё в полусонном состоянии и думая, что жизнь – это сплошная сказка, Елена полагала (притом, что собственного мнения на этот счёт не имела), что эмансипация, которую так страстно проповедовали многие сильные женщины того времени, только мешает спокойной жизни под крылом мужа. К такой участи она готовилась. Со временем, под действием множества чужих мнений, она, наконец, обрела своё. Это убеждение, необходимое любой умной женщине, она отстаивала всю жизнь. Оказалось, что просвещённая Европа в освобождении прекрасного пола отстала от «варварской» России, властительницы великой культуры, которая даже после революции не зачахла, а распустилась новыми бутонами.
Елена охотно учувствовала в феминистских митингах, собраниях, на которые богато было время, где каждый чувствовал себя вправе высказываться, и пыталась помочь юным девочкам. Во времена её детства женщина была богиней. Богиней, которой восхищались, которую, пышно разодетую, любили рассматривать на светских приёмах, которой целовали руки, но мнения которой не спрашивали и не слишком заботились о её мыслях вообще. За подчёркнутой галантностью пряталось презрение. Елена предпочла быть человеком. Она не хотела преклонения или обожания, ведь за внешним благополучием и популярностью таких женщин часто преобладало скрытое от посторонних, порой даже от себя, несчастье, загнанность и невежество в элементарном.
Всю оставшуюся жизнь Елена с неизменной грустью вспоминала Алексея, Ольгу, Петра и Наталью, не понимая, чем заслужила остаться живой. Ей казалось, что тех, кто исчез из её жизни, никто не заменит. Они были неповторимыми, а остальные, те, кто встречался после, обыкновенными людьми, которым с ними невозможно было сравниться. После описанных событий она закрыла своё сердце для новых связей. Елена не хотела больше никого любить, чтобы больше так не страдать, не останавливаться на грани безумия из-за потерь. Призраки прошлого часто снились ей, и, просыпаясь посреди ночи в блаженной истоме, она лихорадочно пыталась вспомнить сновидение во всех подробностях. От этого становилось тепло и легко. Та жизнь казалась далёкой, нереальной, туманной и разбавленной фантазиями, как глубокое детство. Но она была чудесна в этих снах, где все снова были молоды, полны задора и живы. Елене иногда даже не верилось, что всё это действительно происходило. И она скорбела со всей страстью, на которую осталась способна. Эта примятая горечь переходила и на далёкую уже родину, ставшую туманом. Тоска по отчему краю пронизывала всё её существо. Но вернуться Елена не могла – никто из родных не хотел этого.
Уже привыкнув к Германии и заработав там уважение, Елена вышла замуж снова. Второй раз она связала себя с мужчиной, притянув его неугасающей, а все сильнее разгорающейся вязкой нежностью, потому что хотела помощи. Её новый муж, человек достойный, хотел найти именно такую жену, как Елена – логичную, аккуратную, без претензий на его личное время. А Елене ближе всего оказался он – умный и неконфликтный. Во втором браке она была счастливее, чем в первом. Она относилась к мужу со спокойной благодарностью. Внутренних метаний или истерик из-за того, что не тот рядом с ней, больше не случалось. То ли Елена Грушевская стала мудрее, то ли новый муж оказался лучше первого. По-своему она даже полюбила его, но это было тусклое подобие могучего чувства, закрывшего глаза вместе с Алексеем Нестеровым. О его конце Елена узнала из письма одной учительницы, ответившей на кипу её посланий.
Что ещё могло случиться с колеблемым мятежником в то бурное время? Его жизнь затерялась во мгле множества перепаханных эпохой душ. Она представляла, как приятно ему было после всех стенаний почувствовать под щекой рыхлую мягкость русской земли и понять, что не нужно больше ничего доказывать, драться с собой. Даже кристальная чистота неба не искупит всего безумия мира, лучше пожертвовать всем ради вечного покоя. Можно просто лежать так с пулей в спине и ждать, когда последние капли жизни вытекут из тебя. Елена не могла, хоть и первое время страстно этого желала, вернуться на родину и отыскать его следы. Все обиды между ними казались теперь настолько нелепыми, что было стыдно вспоминать их.
Елена продолжала жить, а не существовать, и местами была счастлива, но… любовь, парящую над жизнью, заставляющую думать, что взлетаешь, ей не суждено было пережить вновь. Это было не мечтательное чувство, а настоящая земная страсть, способная поколебать убеждения человека. И нельзя было сравнить это с тихим обожанием детей и внуков, а так же благодарностью человеку, заменившему им отца и деда. Елена понимала, что любить дано было ей единственный раз, и не огорчалась, благодаря судьбу за то, что было дано.