Алая дорога

– Но не смогли удержать ее и, имея силу и власть, распоряжаться судьбами, сделать так, чтобы нас любили за справедливость, а не казнили. Проиграли мы Россию.

– Нам помешали. Если бы эти большевики не полезли… – уверенно констатировала Аделаида.

***

На пристани царила давка. Тащили куда-то саквояжи, наполненные фамильными реликвиями, ругались с персоналом по старым дворянским привычкам, негодовали из-за обслуживания и неудобства. Впрочем, большинство пассажиров потерянно проталкивалось внутрь корабля.

Алексей пришёл проводить Елену, крепко обнял детей. Наталья Львовна с вызовом оглядывала его, а он смотрел только на Елену. Она молчала, и это было молчание чужого человека. В тот момент она чувствовала почти всё кроме любви. В странной отрешённости, как перед длительным сном, она рассуждала, что вряд ли увидит его ещё раз, но признание этого не резало. Встряхнувшись, она подумала: «Что за вздор?» Реалистичные мысли не пугали её цинизмом, как раньше, а лишь вызывали тайное неудовлетворение. «Всё будет хорошо, мы ещё увидимся», – убедила она себя, обнимая, наконец, много лет любимое существо и в последний раз чувствуя его тепло.

– Я подумал… Ты права, поезжай. Что тебе делать здесь в бедности и унынии?

Елена оторопела, чувствуя, как голова наливается огневым непризнанием. Она не хотела верить в то, что он говорил, несмотря на то, что понимала его правоту. Её трясло как на сильном ветру.

– А ты? – сумрачно прошептала Елена.

– Со мной всё будет хорошо. Какое-то время ты поживёшь за границей, я в это время займусь делом, потом здесь всё наладится, и ты приедешь обратно. Пиши мне на этот адрес, – он поддел ей измазанную бумажку.

Алексей хотел бы оставить её возле себя, но любовь для него заключалась именно в признании, что счастье близких дороже собственного благополучия от их близости. Несмотря на то, что Елена изводила и мучила его неустойчивостью поведения в последнее время, он желал чувствовать её рядом. «Пусть разбиваются мечты, но не надежды», – подумал он, созерцая, как она отходит от него, и, странно двигая рукой, пятится к кораблю.

В немом горе они расстались. Не желая видеть никого больше, Елена смотрела назад, пока Нестеров не превратился в точку. Ему вдруг отчаянно, до боли в голове, захотелось закричать, удержать её, схватить в охапку, защитить, пообещать, что все изменится. «Как я выживу без тебя в этом аду?» – в нелепом отчаянии подумал он, но удержался, развернулся и побрёл прочь, не представляя, что предпринять дальше.

С его дыханием для неё не завершилась жизнь, но эпоха настала следующая. Он унёс с собой остатки блистательного мира её юности, искрящегося шампанским и светскими приёмами, безумного и великого. В такие моменты, как осознание новой вехи своей дороги жизни сложнее всего уснуть, потому что не знаешь, как начать новый день.

Глава 19

Первые годы в эмиграции Елене пришлось туго. И дело было не только в том, что жизнь пришлось начинать с чистого листа. Время от смерти Ольги до личных успехов Елена позже не могла вспомнить. Все переживания остались замурованными в толстую кирпичную стену. Она вспоминала только безбрежную, как море, на котором они прощались с отчизной, тоску. Но она привыкла к этому чувству.

Всё пошло прахом – не только состояние, связи и самоуважение, но и размеренность, которой она так дорожила. Стиснув зубы, хоть это и претило ей, из-за необходимости когтями прорывать себе новую дорогу, Елена не роптала больше и не опускалась в печаль. Она как данное приняла изменение и в воздухе, и в себе. Она не получала отдушину в том, что, закрывая глаза после дня, в течение которого приходилось делать столько разных вещей, мгновенно касалась мира, существующего теперь лишь в воспоминаниях, стихах и картинах. Тем дороже оказались спасенные дореволюционные вещи, ставшие реликвиями. Когда Елена чувствовала, как сердце начинает щемить от несущихся вдогонку воображению образов прошлого, она пыталась подавить видения. Но потом всё равно опускалась в свой внутренний океан. Ощущение неправдоподобности происходящего, безнадёжного отчаяния и абсурдности мысли, что жизнь может продолжаться постепенно растаяли, оставив только тину на дне души.

Сначала Елена жила у Елизаветы и Фридриха, которым помогли немецкие родственники. Затем, устроившись на работу журналистом, она сумела перебраться в отдельную квартирку. Ей не пришлось, как другим белоэмигрантам, работать таксистом или гувернанткой. Елена писала правду, за что иногда навлекала на себя гнев власть имущих. Это не пугало её, а, наоборот, приносило мрачное удовлетворение. Она никого и ничего больше не боялась. Она стала жёсткой и смелой, оставаясь душевной умницей, но огонь, разжигаемый Алексеем, потух. Тлели только угли.