Алая дорога

– Наталья Львовна, – вздохнула Елена, вынужденная поддерживать разговор, – почему вы плачете об Анастасии, но не проливаете слёзы о тысячах других загубленных русских девушках и юношах, уничтоженных и Николаем, ведь всякое было. Почему теперь это стирается в вашей памяти, а остаётся только несправедливость, направленная на власть имущих? О простых трудягах всегда вспоминают в последнюю очередь.

Наталья покосилась на Елену, а та поспешила оборвать разговор, почувствовав, что разумного выхода не предвидится. Как всегда в дискуссиях с правоверными буржуа…

Когда две женщины договорились о том, как будут жить дальше, в комнату вошла третья. Ада Орлова заострилась, похудела, отчего её бёдра стали казаться уже, чем нужно. Впрочем, такое впечатление могло сложиться из-за того, что носили они теперь не туалеты от лучших столичных портных, а простые платья и костюмы, удобные для жизни. Новая одежда не могла искусно скрывать недостатки фигуры. Со времени начала Первой мировой, за исключением редких торжественных случаев, женщины, понимая ситуацию, одевались скромно и сдержанно, хоть и привыкли быть ухоженными и элегантными. Елене казалось свинством вычурно выряжаться в то время, когда кто-то погибает.

Увидев мать, в обнимку сидящую с Еленой, Ада оторопела. Её длинные ресницы над остреньким носиком удивлённо дрогнули.

– Здравствуй, Ада, – просто сказала Елена.

Не успела Аделаида открыть рот, как вмешалась её мать.

– Адочка, Лена поедет с нами за границу. В Германии живут её родственники, они помогут ей. Нельзя, чтобы бедняжка пропала здесь.

Ада не противилась. Её давняя обида давно прошла. Иногда Ада всерьёз думала, что Елена могла быть права, а сглупила она сама, прогнав одну из немногих достойных людей, которых знала. Залечив своё уязвлённое тщеславие насмешками над другими, Ада научилась отличать истинных людей от рабов чужого мнения. Дружить Аделаида умела, и сейчас жалела, что столько времени плавала в мелочных чувствах. Жалела она и о том, что рассказывала всем и каждому про причастность Алексея к большевикам, про их с Еленой греховный союз. Впрочем, всё равно все узнали бы об этом, так что она не так уж виновата.

Недели до отъезда Елена провела по-домашнему уютно. Долгий процесс залечивания непоправимых ран облагораживался заботой потерянных, как Елена считала, для неё женщин. И, хоть она не могла в одночасье оправиться от всего и начать смеяться, цель её жизни не была потеряна с единственным мужчиной, которого она любила. Порой слишком сильные удары кажутся мельче, чем являются на самом деле. Елена в полной мере ощутила это, ведь только через несколько дней после разлуки с Алексеем она впервые разразилась настоящей истерикой. До этого она видела перед глазами туман, и, хоть понимала, что мир никогда не станет прежним, испытывала только пустоту внутри и колющее желание согреть пальцы.

Елена не представляла, как оставаться в России. Мучили её, скорее, практические вопросы – на что кормить детей. А Родина – мать превратилась в мачеху, хотя с её метаморфозами она уже примирилась.

– Бежим как крысы с тонущего корабля, – невесело констатировала она Аделаиде.

– А что нам еще остается? Сгинуть в подвалах большевиков? Уволь.

– Я о том, что как-то это не по-человечески, – не сдавалась Елена, хотя понимала правоту Ады. – Мы разрушили их мир собственным бездействием, не спорь, пожалуйста. А теперь, доведя их до разрухи, преспокойно отплываем?

– Преспокойно? – воскликнула Ада. – Сколько мы вынесли страха и косых взглядов тех, кто недавно был ничем?

– Да, но мы уедем и обретем шанс зажить прилично. А они? Что ждет их, оставшихся на родине?

– Знаешь, Лена, нам сейчас о себе надо думать. Это один из основных законов существования – каждый отвечает сам за себя. Не разберу, почему поднимают такую шумиху с помощью обездоленным. Никто не позаботится о бедных лучше их самих, а они сидят, сложа руки, и ждут подачки, чтобы потом стало им еще хуже. Кто может упрекнуть нас в том, что мы были обеспеченны? Так всегда и везде – человечество делится на богатых и бедных. А, раз так, есть в этом, должно быть, смысл. Не нужно винить себя, ты вечно раздуваешь из мухи слона, прямо как этот твой…

Она осеклась, но Елена, погруженная в раздумья, не заметила этого.

– Я так мало сделала. Помогала только нескольким семьям, пока была богата. Могла бы больше, но предпочитала копаться в своей голове, а не приносить пользу людям.

– Не помогла никому твоя польза. Ну, насытились они один, два раза, и что? Наплодили ещё больше таких, как сами, и влачили жалкое существование уже с детьми. Кому стало лучше? Работать надо.

– А если бы я спасла чью-то жизнь, это тоже было бы бессмысленно?

– Им не просто подачки надо приносить, а учить, чтобы они самостоятельно научились зарабатывать.

– То есть ты считаешь, что мы лучше их? – Елена не была уязвлена в лучших порывах, потому что давно подозревала подобные взгляды подруги.

– Если мы попали в ячейку избранных, да.