Алая дорога

– Вы думаете, что зла и насилия нет, если вы не видите его и живёте в чистоте и порядке. Вы только слышите об этом, но, пока вас непосредственно не коснулось разложение, будете сидеть сложа руки. А вы загляните в бедные кварталы, вам откроется настоящая, реальная жизнь. Мужчины, спивающиеся от безысходности, женщины, бросающие своих детей в канавы. Загнанные, ничего не смыслящие и не чувствующие животные, живущие по инерции, не думающие даже, что жизнь можно изменить. Грязь, нищета, угнетения, боль… Со смертью Екатерины Второй не было у нас великих правителей, все только и делали, что долбили Русь. А вы, аристократы – никчёмное, изнеженное племя. Вы плачете, когда взираете на страдания в театре, но морщитесь и проходите мимо, считая себя выше при виде настоящего падения.

Пока Елена оскорблено переваривала лавину его яда, раздражённый неудачами с бывшими товарищами Евгений рвано попрощался и ушёл восвояси. Не успела Елена немного опомниться и спуститься на этаж вниз, её окликнул Алексей. Он спешил, догоняя её.

– Елена Аркадьевна, позвольте проводить вас.

Елена безразлично кивнула и пыталась придумать тему для разговора, а в сердце росла тошнотворная пустота и обида. Гордости по силам оказалось отпугнуть любовь. Эти сёстры в её существе не терпели друг друга. Одна подчинялась, другая брыкалась, справедливо задавая вопрос: «А за что?!» Но Елена не была уверена, что всё ещё испытывает к Нестерову былую нежность.

– Вы… путешествовали?

– Что? Ах, ну, если можно так сказать… Не по Парижу и не по Мадриду, а, как патриот… Вам не приходило в голову, что настоящих патриотов по пальцам можно пересчитать?

– Довольно! – внезапно крикнула она. – Достаточно я слушала ваши разоблачающие пороки общества речи, и на опыте могла убедиться, что вы, такой всегда сдержанный и разочарованный, ничем не лучше остальных. Вы из ненависти к дворянству ранили меня очень глубоко. А теперь… зачем вы пришли? Посмотреть, умерла ли я без вас?! Как видите, нет, и вполне здорова. Зачем вы пришли? Убедиться, что я по-прежнему думаю о вас? Но вы ошиблись. Вы уже безразличны мне, так как я не отношусь к типу людей, которым нравится, когда их топчут. Не думайте, как вам этого явно хочется, что я страдала всё это время и сейчас брошусь к вашим ногам, заклиная забыть прошлое. Одному вы меня научили – гордости. И за это вам спасибо. А сейчас – до свидания, я сама способна дойти до дома.

Без прежнего трепета высказывая другим обидные вещи, Елена выдохнула и, толкнув дверь, бросилась прочь, боясь, что он догонит её.

Алексей, если и хотел сказать что-то в ответ, слишком долго подбирал слова, и оставалось ему только с грустью смотреть, как она, прямая, как струна, растворяется в темноте мостовой. Может быть, она сказала слишком много правды, а спорить с истиной он никогда не был горазд. Так или иначе, его попытка залатать прошлое провалилась, и он, снова чувствуя разочарование и горечь, не стал объяснять то, что хотел. Его мечты пошли прахом.

Было тихо, и только холодный ветер теребил безжизненные листья на деревьях.

Глава 16

Озлобленная на весь свет Елена, прогнав последнюю надежду, не жалела о своём поступке. В ней говорило появившееся ниоткуда высокомерие, она не могла простить Алексею то, с какой лёгкостью он оставил её тогда, с какой лёгкостью – словно и не было тех страшных месяцев! – вернулся, думая, что одним разговором может залечить раны. С новой страстью, пытаясь окончательно выгнать старую, она окунулась в трясину светских раутов, знакомилась с огромным количеством новых бесполезных существ и всё больше скучала.

Елизавета Петровна, по примеру, наверное, Натальи Львовны Орловой, решила коллекционировать знаменитостей. Чаще всего они выделялись странным взглядом на вещи, новомодными идеями, забывавшимися на следующий день. Почти все из них писали стихи, это принимало масштабы настоящей эпидемии. «Стихи сейчас пишут все, кому не лень. И даже те, кому лень», – улыбаясь тому, что придумал остроту, говаривал Аркадий Петрович при случае.

Каждый из посещавших рукотворный салон Елизаветы Ваер пытался стать чем-то лучше остальных, и, довольствуясь свободным временем, оттачивал своё остроумие. Безумный двадцатый век разрушал всё старое, пусть и великое, и в неисчислимом количестве поставлял на арену обсуждения новое. Никого не интересовало, что это новое некрасиво и безыдейно. Главное – оно было новым. Каждый пытался понять что-то в авангардизме, футуризме, кубизме, и признавал, что «в этом есть что-то». Голый король из сказки Андерсена тихо посмеивался.

– Ленушка, убей меня, я не пойму, что хотят сказать они своими неслыханными картинами! – воскликнула Елизавета Петровна, подводя глаза перед посеребренным зеркалом. – Наверное, я ограниченна.

– Знаешь, Лиза, они и сами-то не объяснят тебе смысл своих произведений. Зато какой простор для воображения! Рассматривай, как хочешь, автору это будет только к популярности. Быть может, он ничего такого и не имел в виду, а благодаря твоему взгляду будет выглядеть гением, – безынициативно отозвалась Елена.