Алая вуаль

Месье Марк убрал тележки с разнообразными тканями: тут был и сверкающий муслин, и шерсть цвета индиго, бархат, шелк, лен и даже шкурки из мягкого белого меха, шерстинки которого причудливо поблескивали при свечах.

– Снимите плащ.

Близнецы сели рядом со столом и полкой, захламленными перьями, пуговицами и костями. Дмитрий ободряюще мне кивнул и одними губами сказал: «Умница!» Я постаралась улыбнуться в ответ, но вышла скорее гримаса, а не улыбка. Во всяком случае, я так думала, ибо в лавке не было зеркал, и я не могла посмотреть на себя.

Как странно.

Месье Марк взмахнул рукой и расправил потрепанную измерительную ленту.

– Мы жде-е-ем.

Я поспешила сбросить плащ. Увидев мое платье, портной схватился за сердце и едва не лишился чувств.

– О нет-нет-нет! Мадемуазель Селия, вы же должны понимать, что такие теплые тона вам не идут. Холодные оттенки, моя бабочка. Вы зима, а не лето. А это… это… – Он недовольно поглядел на мое янтарное кружевное платье. – Этот ужас нужно сжечь! Возмутительно! Как вы посмели войти в мою лавку в этом!

– Так… – Широко распахнув глаза, я посмотрела на Одиссу. – Прошу прощения, месье, но…

– Месье Марк, вы сами сшили для меня этот ужас полгода назад, – сказала Одисса, и в ее голосе слышалось неподдельное веселье. – Вы назвали его своим pièce de résistance[10].

– Так и было! – Месье Марк вскинул палец вверх с торжествующим и чуть безумным видом. – Это и был мой шедевр, но для вас, для солнца, обреченного вечно жить во тьме, а не для нее – молодой луны, сияющего полумесяца, звездного света на крыльях бабочки!

Польщенная, я не могла отвести от него взгляда, и щеки у меня налились румянцем. Никогда прежде меня не называли «звездным светом на крыльях бабочки». Я подумала о лютенах. О Слезах-Подобных-Звездам. Подумала о….

– У вас чудесные волосы, – обронила я и улыбнулась робко, но совершенно искренне.

Портной удивленно заморгал.

– Они… похожи на снег.

– Снег? – тихо повторил месье Марк.

С жадным любопытством он смотрел на меня, и лицо мое залил жар.

И почему я сказала ему это? Мое сравнение было слишком сокровенным и личным, а мы только познакомились. К тому же он был вампиром… Так почему? Возможно, потому, что у него были короткие клыки, и я их не заметила. Возможно, потому, что с ним было уютно и тепло на душе. Или может, потому, что он называл меня бабочкой.

А может, я просто скучала по сестре.

Я пожала плечами, не в силах объясниться.

– Моя сестра обожала снег. При любом случае надевала что-то белое: платья, ленты, шарфы, варежки, а каждую зиму куталась в белый плащ и предлагала строить ледяной дворец.

Я замолчала, почувствовав себя нелепо. Хватит болтать! Нужно хотя бы сделать вид, что я могу придерживаться приличий. Только вот в этом мрачном, но причудливом магазинчике, полном странных и прекрасных диковин, я как никогда ощутила присутствие Филиппы. Она пришла бы в восторг от этой лавки. И в то же время возненавидела бы ее.

– Когда-то она мечтала, что будет жить как в сказке, – тихо закончила я.

Наклонив голову, месье Марк внимательно смотрел на меня. Уже не с любопытством. Поначалу он казался рассеянным, но сейчас он смотрел… изучающе. Липкими пальцами теребя плащ, я неотрывно глядела ему в глаза. Одисса сказала, что месье Марк прекрасно разбирался в других, и сейчас он как будто испытывал меня. Еще один листочек упал с дерева. Мы молчали.

И молчали.

И вдруг на его напудренном лице появилась странная улыбка, и он отошел от помоста.

– Прошу прощения, моя бабочка, кажется, я забыл измерительную ленту в мастерской. S’il vous plaît[11]. – Он обвел рукой лавку, и в ладони у него теперь ничего не было. – Выберите себе ткань по вкусу, я скоро вернусь. Но только холодные тона! – бросил он и, снова таинственно улыбнувшись, открыл дверь, скрытую за вешалкой с платьями.

Я посмотрела на дверь и нерешительно спустилась с помоста.

Визит теперь уже не казался мне чем-то знакомым.

И вовсе не потому, что я была в лавке с вампирами, а потому, что матушка никогда не позволяла мне самой выбирать ткани и наряды, а в магазинчике их было полно.

«Только холодные тона».

Никто не произнес ни слова, когда я подошла к ближайшей полке и дотронулась до рулона из серой шерсти викуньи. Матушка бы точно пришла в восторг при виде черного шелка, который лежал на другой полке. Даже когда мы были детьми, она настаивала, чтобы мы носили самые дороги ткани, чаще всего серебристых и золотых цветов. Будто мы были блестящими монетками в ее сумочке.

Невольно я огляделась по сторонам, ища глазами такие платья.

Прямо за близнецами стоял стеллаж с тканями, сверкающими, словно металл. Дмитрий и Одисса проследили за моим взглядом. К горлу подкатил ком, когда я поняла, что они смотрели на меня все это время. Даже, скорее, изучали меня. Воцарилось неловкое молчание. Откашлявшись, я стала перебирать ткани, толком не глядя на них. Вот оттенки меди и бронзы. Розовое золото. Лаванда.

– Думаете… я прошла испытание? – спросила я все-таки.

– Никто тебя не испытывает! – тут же возразил Дмитрий.

– Поживем – увидим, – ответила Одисса.