Аларих, король вестготов: Падение Рима глазами варвара

В римском Колизее, источавшем затхлый дух трехсотлетней спортивной арены, несколько раз в неделю проводились кровавые игры и состязания. Парфенон, возведенный восемьсот лет назад, по-прежнему нерушимо стоял над Афинами, хотя технологии его постройки были практически каменным веком для многих римских туристов, которые стекались в Грецию, чтобы им полюбоваться. Пирамиды фараонов теперь оказались трофеями Цезаря. А там, где от легендарных сооружений остались лишь руины, – как, например, на Храмовой горе в Иерусалиме, которая со времен жестоких Иудейских войн I в. пребывала в запустении, – разбросанные древние валуны привлекали толпы христианских паломников с их странными взглядами. Мысли этих людей были прикованы к местам, которые они связывали с казнью, погребением и воскресением Иисуса.

Сплетни, ходившие о римском народе, – которые, вероятно, слышал Аларих – могли только усилить впечатление, что империя по-прежнему была раем для искателей удовольствий. В мире больших общественных бань не ведавшие страха хищники в человеческом обличье нарушали границы благопристойности, с ухмылкой поглядывая на каждую проходившую мимо женщину. «Милая Клеопатра!»{134} – бросали они египетским девушкам. «Дорогая Зенобия!» – окликали они уроженок Пальмиры, и каждое заезженное определение в своем пренебрежительном отношении к достоинству женщины ничем не отличалось от нахального базарного посвиста.

Римляне из высших слоев общества – как мужчины, так и женщины – бесстыдно искали внимания. Родители настолько волновались по поводу будущей карьеры детей, что подделывали свои родословные, чтобы укрепить репутацию семьи{135}. Города превратились в сцены для очень личных и слезливых драм. Стареющие любимицы высшего общества, оплакивающие свою потерянную молодость, закутывались в платья и гордо расхаживали по улицам, а за ними следовали легионы раболепных поклонников. Все в этой грустной труппе выглядели так, будто они «замыкают строй выступающей перед ними армии»{136}, как выразился самый резкий критик общественных устоев Рима IV в. Аммиан Марцеллин.

Он порицал коварных и заносчивых римлян, не имевших ни малейшего представления о скромности. «Где проходит ночная гулянка для избранных? – щебетали они. – Во сколько соседям обошелся ремонт дома?» Безраздельная одержимость собой наполняла каждый час их жизни. Римское общество конца IV в. было поглощено исключительно собственными заботами.

В заведениях высокой кухни на всеобщее обозрение выставляли весы, потому что хозяева думали, что будет любопытно продемонстрировать цены на рыбу, птиц и сонь[32], которых они купили. Таблички и стилусы стали новой утварью римского стола, их использовали для фиксирования веса и объема еды перед ее подачей; у гостей текла слюна, а хозяева что-то строчили. Аммиан жаловался, что подобная погоня за тщеславием не раз портила приятный вечер. У каждого был хотя бы один друг, который мог превратить славный обед в невыносимо скучную лекцию.

У римлян, живших в конце IV в., определенно было чувство юмора. «Сатиры», сборник стихотворений латинского поэта Ювенала, с их непристойными рассуждениями об этнических меньшинствах по-прежнему вызывали смех, хотя автор был более далек от той эпохи, чем Марк Твен от нашей. Однако любовь к этим старым классикам показывает, насколько римское общество застряло в своем развитии. Новые знания, новые языки и другой опыт в целом отвергались обществом. «Им следовало бы читать много различных сочинений», – ворчал Аммиан. Но мало кто из римлян разделял его мечты о более грамотном и образованном обществе.

Легкая беседа больше соответствовала римскому стилю. Римляне шутили о том, как тяжело преодолевать даже самые короткие расстояния в модной одежде в невыносимую жару. Простую прогулку на корабле по заливу называли «плаванием за золотым руном», прибегая к языку мифов, повествующих о путешествии эпического героя. Они безжалостно издевались над людьми с более низким уровнем жизни. Горожане сетовали, что не родились в далекой стране киммерийцев, если видели перед собой муху. Посетители бань не просто брали с собой дополнительную одежду, чтобы облачиться в нее после купания; они приносили целые гардеробы, несколько стопок ярких туник и мантий. Вся жизнь была искусством перевоплощения.

Но в погруженном в забвение и безразличие римском обществе ширились всевозможные трещины и расколы. Непреодолимые разногласия проявлялись в спорах между сенаторами в зале Римской курии, в нервозных сплетнях среди сверстников на гулянках и в напряженных перепалках незнакомцев на улице. В те годы все чаще возникали разговоры о языческом Риме и христианском Риме, о явной пропасти между богатым Римом и бедным Римом, Римом для граждан и Римом для переселенцев. Общественные настроения в конце IV в. были гораздо более поляризованными, чем в течение многих поколений до этого, хотя привилегированные сословия Римской империи сохраняли вполне комфортное положение.